Концепция диссоциации может сыграть важную роль в понимании не только таких заболеваний, как истерия или изменения личности, но и в понимании природы посттравматических синдромов. Такое отстранение или диссоциация при угрожающей жизни ситуации может быть мгновенным, как, например, это бывает у водителей, когда автомобиль попадает в аварию: водителю кажется, что он смотрит на происшествие со стороны, из участника превращается в стороннего наблюдателя. Такая диссоциация при ПТСР является более радикальной – невыносимые картины, звуки, запахи и эмоции, вызванные страшными переживаниями, отбрасываются в глубинные труднодоступные участки сознания. Можно сказать, что они прячутся в его тень.
Зрительное воображение качественно отличается от галлюцинации. Видения художников и ученых, фантазии и грезы, посещающие каждого из нас, имеют отношение к области воображений и располагаются в нашем личном внутреннем «театре». Эти феномены никогда не представляются нам чем-то расположенным вне нас, в окружающем пространстве. Мы никогда не путаем воображение с восприятием реальных предметов. В сознании и мозге должно что-то произойти для того, чтобы воображение вырвалось из предназначенных ему границ и сменилось галлюцинацией. Должна возникнуть какая-то диссоциация, разрыв связей, разрушение каких-то нейронных цепей, которые в норме позволяют нам распознавать наши мысли и представления и брать на себя ответственность за них, видеть в них лишь порождения нашего ума и чувств, а не внешние объекты.
Неясно, правда, может ли такая диссоциация целиком объяснить рассматриваемый феномен, так как в его возникновении могут участвовать разные механизмы памяти. Крис Брюин и его коллеги утверждают, что существует фундаментальная разница между вспышками отчетливых и подробных репереживаний при ПТСР и проявлениями обычной автобиографической памяти. Эту разницу авторы подкрепляют многочисленными психологическими наблюдениями. Авторы видят коренное различие между автобиографической памятью, доступной вербальному описанию, и непроизвольными вспышками памяти, недоступной вербальному описанию; причем эти вспышки возникают автоматически, спровоцированные упоминанием о травмирующей ситуации или ее признаками (зрительными образами, запахами, звуками). Автобиографическая память не является изолированной – она вплетена в контекст всей жизни, соединена с прежними обстоятельствами и будущими перспективами. С травматической памятью все обстоит совсем иначе. Люди, пережившие травму, обычно не могут отделаться от ретроспекции и репереживаний. Ибо очаг, где сохраняется память о травмирующем событии, во всем его ужасе, во всей его яркости и конкретности, отрезан от путей осознанного влияния. Он, так сказать, секвестрирован. Событие сохраняется в изолированной, отделенной от сознания памяти.
Учитывая эту изолированность травматической памяти, мы должны понять, что задачей психотерапии является высвобождение воспоминания о травмирующем событии, включение этого воспоминания в сознание, в обычную автобиографическую память. Задача эта очень трудна и подчас невыполнима.
Идея о разных механизмах памяти подкрепляется данными обследования людей, переживших травмирующие события, но не заболевших ПТСР и живущих полноценной жизнью. Один из таких людей – мой друг Бен Хельфготт, находившийся в концлагере с двенадцати до шестнадцати лет. Хельфготт всегда был способен подробно и свободно рассказывать о годах, проведенных в заключении, об убийстве родителей и членов семьи, о лагерных ужасах. Он вспоминает все это осознанно, пользуясь нормальной автобиографической памятью, – все это является принятой сознанием частью его жизни. Эти переживания не были изолированы в травматической памяти, хотя Хельфготт прекрасно знает и об оборотной стороне медали: «Те, кто все «забыл», начинают страдать позднее». Хельфготт стал одним из героев созданной Мартином Гилбертом книги «Мальчики», в которой автор собрал истории сотен мальчиков и девочек, переживших заключение в нацистских концлагерях и сохранивших, несмотря на это, психическое здоровье. Эти люди никогда не страдали ни ПТСР, ни галлюцинациями.
Пропитанная предрассудками, суевериями и фанатизмом атмосфера тоже может порождать галлюцинации, вызванные экстремальными эмоциональными состояниями. В таких сообществах галлюцинации могут принимать массовый характер. В свои лекции, прочитанные в 1896 году (и собранные в книге «Уильям, Джемс об исключительных ментальных состояниях») Джемс включил лекции о «демонической одержимости» и черной магии. Здесь мы имеем исчерпывающие описания галлюцинаций, характерных для обоих состояний, – галлюцинаций, принимавших подчас эпидемический размах. Появление этих видений приписывали действию дьявольских сил, но теперь мы можем толковать эти галлюцинации как следствие внушения и даже пыток в обществах, где возобладал религиозный фанатизм. В книге «Луденские бесы» Олдос Хаксли описал эпидемию демонической одержимости, разразившуюся в 1634 году во французской деревне Луден. Эпидемия эта началась с настоятельницы и обитательниц местного монастыря урсулинок. Религиозная одержимость сестры Жанны приняла характер истерии и галлюцинаций. Эти состояния были подхлестнуты самими монахами, изгонявшими бесов, и эти монахи невольно подтвердили массовый страх перед демонами и чертями. Болезнь не пощадила и самих изгонявших. Отца Сюрена, проведшего сотни часов с сестрой Жанной в запертой келье, тоже начали преследовать религиозные галлюцинации устрашающего характера. Безумие охватило всю деревню, как это случилось позднее во время печально известного процесса над салемскими ведьмами
[86]
.
