– Заждался! Где был?
– Да чуть бока случайно не намяли.
– Это тебе-то? А меч зачем?
– Для обороны. Нешто я на мятежника похож?
– О! В городе волнения, говорят – у Горбатого моста побоище было. Убитых и раненых полно! Страсти-то какие!
– Не видал. Я сейчас, только полушубок сниму.
Однако Илья хотел в первую очередь оставить в своей комнате пояс с оружием. Вид у него приметный, многие новгородцы его видели рядом с Киром и Боргом, как бы ему это боком не вышло.
В комнате Илья снял оружие, положил его в сундук, а полушубок повесил на деревянный гвоздик. В трапезной тепло, не замерзнет.
К столу Илья вернулся, стараясь выглядеть спокойным, даже улыбнулся Бокуне. Но состояние его души было неважным, пожалуй, он был угнетен. Много людей пострадало, а за что? Зачем было устраивать мятеж в городах, где позиции православия сильны? Ну хочешь поклоняться древним богам – иди жить в деревню, в далекие края, где ты никому не нужен.
Собственно, без подстрекательства волхвов ничего не произошло бы. Они – как запал. Стараются сохранить ускользающую власть, тающее влияние на паству. Прямо по пословице получилось: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
Илья не спеша поел, выпил пива, и настроение его понемногу стало улучшаться. Да, попал в передрягу, но жив-здоров и не ранен. Выбраться бы еще из города без приключений, а ведь на воротах могут люди князя или епископа стоять…
Бокуня приметил задумчивость Ильи.
– Чем недоволен?
– Задумался, не бери на свой счет.
– Завтра с утра раненько выезжаем.
– Я не забыл.
Спать Илья лег рано, предварительно обмотав меч тряпицей, чтобы он не бросался в глаза.
Спалось плохо, мысли разные в голову лезли, правильно ли он поступил? Ведь волхв возглавлял мятеж, был как знамя. А как Илья утащил его, язычники сразу боевой дух растеряли. А с другой стороны, ну остался бы он – что произошло бы? Да жертв было бы больше, крови пролитой, ненависть между жителями в городе поселилась бы. Да и Макошь советовала ему именно так сделать, а ей с небес виднее. Нет, он все сделал правильно, и корить себя незачем. С этой мыслью он и уснул.
Встал с первым петушиным криком. И только уселся в трапезной завтракать, как увидел спускающегося по лестнице Бокуню.
– А я тебе в дверь стучу…
Они молча поели, и Бокуня ушел запрягать лошадь; Илья же поднялся к себе в комнату.
Голому собраться – только подпоясаться. Он оделся, закинул за спину пустой узелок. В трапезной купил в дорогу вареных яиц, хлеба, кусок сала, жареную курицу. Уже во дворе сунул в сани, под сено меч. Постороннему глазу меч не виден, а в случае нужды выхватить его можно быстро.
Выехали они с постоялого двора еще затемно и к городским воротам подъехали, когда их только открыли. С той стороны уже небольшая очередь из саней скопилась – селяне на торг продукты привезли. В санях громоздились прикрытые рогожей свиные туши, стояли деревянные бадейки с замерзшим молоком, мешки с зерном и мукой.
Из ворот Илья с Бокуней выехали без помех, никто не пытался чинить им препятствий, и Илья перевел дух, поскольку опасался – как бы прорываться не пришлось.
Когда уже отъехали изрядно, Бокуня спросил:
– Ты не мятежник ли?
– С чего так решил?
– Заметил я – на иконы в красному углу трапезной не крестишься, перед едой молитвы не читаешь. Опять же – меч носишь, а не дружинник княжеский. Да и приехал к началу мятежа, а как подавили его, сразу уезжать наладился.
Хм, в наблюдательности Бокуне не откажешь. Глаз острый, а ведь молчал до сих пор.
– Я ни в одного бога не верю – ни в Христа распятого, ни в древних, языческих.
– Во как! Ужель душа не просит?
– Молчит.
Они сами надолго замолчали.
Лошадка трусила рысью. Мороз помягчел, градусов десять. Солнце, снег искрится, под полозьями саней поскрипывает. Воздух чистый, свежий, не то что в городе, где сотни печных труб дымят.
Бокуня двигался одиночными санями, обоз поджидать не стал, потому как разочаровался в попутчиках, да на Илью надеялся.
Уже вечером они остановились на постой. Только комнаты сняли да трапезничать сели, как прибыли два обоза, и на постоялом дворе сразу стало тесно и шумно.
Однако следующий день прошел спокойно, и в сумерках они въехали в Ладогу. Илья показал Бокуне дорогу к своему постоялому двору, где он сам обитал и служил.
Хозяин встретил Илью радостно. И Бокуню уважил, самую хорошую комнату отдал. А уж как Марья обрадовалась Илье! На шею кинулась, обняла, поцеловала горячо.
– Соскучилась я, истосковалась! Сердце изболелось – как там у тебя?
– Сладилось все, как видишь – жив-здоров.
– Ой, а почему у тебя полушубок другой? Твой же еще не старый был!
– Порвал случайно.
Не рассказывать же ей о схватке с волчьей стаей. Зачем попусту волновать девушку?
Илья размяк, напряжение отпустило. Вроде и отсутствовал десяток дней, а как будто давно уехал. Комната на постоялом дворе – не свое жилье, а как родная.
Илья снял верхнюю одежду, умылся.
– Пойдем в трапезную, повечеряем, – предложил он.
– Ой и правда! Ты же голодный!
Они спустились в трапезную и увидели там Бокуню – он махнул рукой, приглашая их за стол. Отказаться было неудобно, вместе из передряги вышли, десять дней вместе прожили, все-таки – небольшой кусочек жизни.
Они не спеша поели, выпили пива. Бокуня разомлел и стал рассказывать о встрече с волками, чего не хотел Илья. Он под столом пнул Бокуню, и тот, хоть и был под хмельком, а сообразил и все перевел в шутку. Когда же из-за стола вставали, откланялся:
– Завтра рано выезжаю. Даст бог – свидимся еще.
Однако женское сердце не обманешь, и когда они легли в постель, Марья спросила:
– Это не волки ли тебе полушубок подрали?
– Да ну, пустое, – отговорился Илья. Да и о чем говорить, когда рядом молодое девичье тело, по которому он так соскучился? А Марья и сама ласкам рада была, чай, не приживалка она, мужняя жена.
И снова потянулись будни. Пьянь и бузотеров Илья давно отвадил от постоялого двора – они ходили в заведения попроще, где можно погорланить и затеять потасовку. И потому служба пошла скучная, заработок не очень, но Илья ожидал весны. Он решил для себя – будет помогать волхву в последний раз. Дважды он уже участвовал в мятежах, а толку? Кроме кровопролития восстания ни к чему не привели, и Илья разочаровался в язычестве. Если бы народ, большая его часть, радела бы за старых богов, был бы смысл ввязываться в драку, помочь людям освободиться от старой религии. Ан – нет, многим пришелся по сердцу единый бог, а не пантеон.
