Когда десятый лист запыленной фанеры канул в кузов грузовичка, приписанного к автохозяйству конвойной роты, упревший от трудов Коряга, укорил бездеятельного вора в отсутствии солидарности:
— Подсоби хотя бы в кузов эту бодягу затаскивать… Не обернемся такими темпами…
Жоржик, даже не удосужась взглянуть в его сторону, процедил:
— За фраера меня не держи… Паши, негр. А не обернешься — за подогрев, братве недоставленный, — сам знаешь, как спросится…
— Ну, ты и сука… — сплюнул ему под ноги Коряга.
Вор соскочил с верстака. Лицо его подергивалось в нервном тике, глаза горели яростью. В распахнутой на груди спецовке синела картинная галерея с церковными куполами, русалками, кинжалами и черепами, застившими всю его доступную наблюдению впалую грудь.
— Ты кого, падла, назвал «сукой»? — на выдохе произнес он. — Ты понял, как тебе придется ответить за базар, дерьма кусок? Меня, законника…
— Прекратить собачиться! — визгливо вскрикнул конвойный, вздергивая автомат стволом к потолку, посылая патрон в патронник и машинально отступая назад.
Федор зачарованно смотрел, как неловко попятились тяжелые сапоги, упершись голенищами в какой-то ящик, спина солдата по инерции качнулась назад и, взмахнув руками, он плашмя завалился на пол, выдохнув к потолку обреченную матерщину.
Далее ему запомнилась быстрая и сметливая искра, мелькнувшая в глазах Коряги, тут же подскочившего к лежавшему на полу конвойному, шмяки вязких ударов кулаком в лицо оплошавшего стража, а затем Коряга, держа в руке автомат, обернулся к остолбеневшему Жоржику, коротко вопросив его:
— Ну, идешь на выход?
— Ты чего… — забормотал тот, вмиг утратив всякое высокомерие и гонор. — Мне всего полгода… И как без сходки…
— Ну, тогда — «пока!», обеспечу тебе алиби, — понятливо кивнул Коряга.
Автомат совершил короткое сальто, и тыльное овальное железо его приклада жестко впаялось Жоржику в лоб. Глаза вора превратились в изумленные блюдца, колени подломились и, не издав ни звука, тот мягко, как мешок с ватой, пал головой к сапогам солдата, воздетых к верху тупыми, как у валенок, мысами.
— Ничего не спрашивай и не ной, — сказал Коряга Федору. — Просто отваливаем, и все! Объяснения — по ходу…
А Федор и не собирался ни спрашивать, ни ныть. Еще тогда, когда в глазах Коряги мелькнули эти отчаянные огоньки, он уже понял, что все, должное случиться через мгновения — уготованная ему судьба, и сопротивляться ей невозможно и не должно, ибо рок не только преследовал его, но и вел туда, куда было предписано. К тому неизвестному, что лежало далеко-далеко, но было обязано состояться в соответствии с высшим замыслом, противоречить которому было вздорно и напрасно.
Водитель грузовика — полный низкорослый солдатик, увидев вышедших из хозблока зеков с автоматом, сначала присел испуганно, как на физзарядке, затем подпрыгнул на месте и, крутнувшись юлой, бросился, петляя, в сторону подсобных бараков, даже не думая призывать кого-либо на помощь. На бегу он утратил пилотку и подошву от сапога.
— Ну, поехали, — сказал Коряга Федору, неторопливо заводя машину. — Сразу хочу объяснить: теперь, если нас повяжут, тебе накинут годика два. Невесело, но в зоне с побегом в биографии ты переизберешься в другой чин. И лучше с довеском этой двушки тянуть в авторитете, нежели без нее, но на горбатой шконке. К тому же, я не допущу прошлых наших ошибок, и шансы свинтить с концами у нас теперь есть.
— Ничего не говори, — отозвался Федор. — Что будет, то будет, я уже понял… Надеюсь, ты не убил того солдата…
— Да кого и когда я хотел убивать?! — воскликнул Коряга. — Разве — только ублюдка Руслана, но и ему заправили обратно в целости все кишки и даже отправили на дембель, хотя на благодарность от него, конечно же, не рассчитываю… Гляди, какой горизонт, Федя! Лазурь! Это — цвет свободы, проникнись…
— Куда мы едем?
— Варианта два, — сказал Коряга заученным деловым тоном. — Сворачиваем к оврагу, там бросаем машину. Через километр — речка. За рекой — рабочая зона. Сейчас зеков с нее снимут, нужны солдатики для наших поисков. Можем отсидеться в зоне неделю, а в выходные свалить. Там есть нора, бывший подкоп. До конца не довели, почва — дрянь, песчаник. Кореша подкормят, я сигнал дам. Правда, не знаю, как блатные разберут мою заморочку с Жоржиком…
— А зачем ты его так?
— Машинально как-то… И гнида редкая… Да и что ему оставалось? Мента в чувство приводить? А так — лежи, отдыхай. Не-е, — мотнул головой, — в зону не идем. Мало того, что с урками объясняться, ее и обшмонать могут с собаками, мусора наши придумки наперед знают… Теперь — сюжет номер два: маршрут прежний, до речки, по ней проплывем чуток, чтобы псам запаха не дарить, а после, буераками, к поселку.
— Да там же…
— Знаю, одни вертухаи живут. Бывшие и те, что нам сейчас кровь пьют. Только есть у меня один план…
Вымокшие, перемазанные глиной, они выбрались к чахлой лесополосе, прошли ей до окраины поселка. Когда на жилой зоне раздался вечерний гонг, перелезая через изгороди и, укрываясь в кустах, двинулись дальше.
На одном из участков, присев за штабелем укрытых старым брезентом досок, Коряга, притянув к себе Федора за ворот, прошептал ему в ухо:
— Одного мусора в этом заповеднике МВД нет. Отрядного нашего. В отпуске с семьей. Это, — указал пальцем на стену дома, — его хоромы. Дорожку я ему мостил, все расклады знаю. Лестница приставная сбоку у сарая, нырнем на чердак, а с него в хату… Ну, и отсидимся там тихо, как говно в траве.
Федор очумело посмотрел на дом. Окна его обрамляли беленькие резные наличники. Бревна голубели свежей краской. Дом выглядел весело и дружелюбно.
По истечении недели, как и следовало ожидать, сторожевые посты и засады были сняты: через щелку в сдвинутых занавесках Коряга и Федор видели слоняющихся по поселку солдат, грызших семечки, офицеров, попивающих пиво у бочки на углу и местного пьяного милиционера, наощупь продвигавшегося по забору.
В доме нашлись консервы, мука, подходящая одежда и множество книг, которые скрасили им пустое выжидательное времяпрепровождение.
Воскресным утром, с самым рассветом, лесополосой они вышли к реке, берегом добрались до моста через нее, а оттуда проселком прошагали к асфальтовому шоссе, где тут же увидели грузовик с крытым кузовом, стоящий на обочине и отражающийся в гудроновом покрытии дороги. За грузовиком простиралось пшеничное, уже начинающее желтеть, поле. Шофер грузовика доливал в радиатор воду.
— Друг, добросишь до города? — спросил Коряга.
— Запрыгивайте…
Федор был одет в куртку и в кепку, а Коряга — в модный плащ, наверняка являвшийся гордостью отрядного лейтенанта, чью реакцию на пропажу этого предмета одежды, как и на факт проживания двух его подопечных под сенью покинутого им дома, можно было представить без особенного труда. Под плащом непринужденно и незаметно расположился конфискованный у ротозея-конвойного автомат. Рожки с патронами были заткнуты за поясной ремень. Голову Коряги венчала велюровая шляпа, придававшая ему неслыханную солидность.
