Так что Мади в разговорах с Гаскуаном, и Клинчем, и Мэннерингом, и Притчардом, и всеми прочими тщательно скрывал свое невежество, когда речь заходила об Анне Уэдерелл и о том, как они ценят ее услуги. Мади своевременно вставлял «безусловно», и «конечно же», и «именно», что, в сочетании с общей чопорной скованностью всякий раз, как упоминалось имя Анны, давало этим людям понять всего-то-навсего, что Мади испытывает неловкость от откровенной прямоты в отношении человеческих слабостей и, как большинство людей высокого общественного положения, предпочитает эти приземленные подробности не афишировать. Отметим, что одно из ключевых свойств сдержанности как раз и сводится к тому, что она способна замаскировать невежество в отношении всего самого низменного и пошлого, а Уолтер Мади был в высшей степени сдержан. По правде сказать, он за всю свою жизнь и двумя словами не обменялся с женщиной Анниной профессии или образа жизни и знать не знал, как к ней вообще подходить, буде возникнет необходимость.
– И разумеется, нам дóлжно порадоваться тому, что сундук Анны Уэдерелл не переехал вместе с ней в «Удачу путника», – заявил он теперь.
– А она его с собой не взяла? – удивился Гаскуан.
– Нет. Нашпигованные свинцом платья остались в «Гридироне» вместе с трубкой и опиумной лампой и прочими мелочами; она за ними так и не послала.
– А мистер Клинч этого вопроса не поднимал?
– Нет, – покачал головой Мади. – Что, сдается мне, обнадеживает: какую бы уж роль мисс Уэдерелл ни сыграла в исчезновении мистера Стейнза и какую бы уж роль ей ни предстоит сыграть в нелепом спиритическом сеансе сегодня вечером, мы, по крайней мере, можем быть относительно уверены, что девушка не во всем открылась миссис Уэллс. Меня это успокаивает.
Он поискал глазами официанта: Гаскуан уже покончил с завтраком, и Мади хотелось поскорее расплатиться по счету, возвратиться в «Корону» и распаковать наконец-то сундук.
– Вам невтерпеж уйти, – отметил Гаскуан, вытирая губы столовой салфеткой.
– Простите мою неучтивость, – промолвил Мади, – ваше общество мне нисколько не прискучило, но мне и впрямь не терпится воссоединиться со своим багажом. Я вот уже не первую неделю хожу в одном и том же пиджаке и по сей день знать не знаю, сильно ли пострадал от шторма мой дорожный сундук. Очень может быть, что вся моя одежда и все мои документы безвозвратно погибли.
– Тогда чего ж мы ждем? Пойдемте скорее! – воскликнул Гаскуан, для которого это объяснение не только прозвучало вполне убедительно, но еще и отчасти его успокоило.
Гаскуан всегда страшился показаться утомительным и немало беспокоился всякий раз, когда уважаемый им собеседник выказывал в его обществе признаки скуки. Он настоял на том, чтобы самому заплатить по счету, шикнув на Мади на манер снисходительной гувернантки; после чего друзья вышли в бурлящую суету Ревелл-стрит: мимо веселой толпой поспешали старатели. Позади них верховой землемер с громким воплем осадил лошадь; перекрывая гвалт, одинокий колокол на уэслейской церкви прозвонил один раз, затем второй. Пытаясь перекричать весь этот шум – скрип колес двуколки, хлопанье парусины, смех, стук молотка, пронзительный голос какой-то женщины, окликающей мужчину, – приятели пожелали друг другу доброго дня, обменялись сердечным рукопожатием – и разошлись каждый своим путем.
Меньший злотворитель
[55]Глава, в которой оспаривается ряд ключевых фактов; Фрэнсис Карвер ведет себя неучтиво, а выведенный из себя Левенталь высказывается начистоту.
Всякий раз, как в редакцию «Уэст-Кост таймс» приходило письмо провокационно-обличительного характера, Левенталь, прежде чем отправить номер в печать, обычно связывался со всеми заинтересованными лицами. Он считал своим долгом загодя предупредить того, кого вот-вот разнесут в пух и прах; ибо суд общественного мнения в Хокитике приговоры выносил суровые, репутации гибли за одну ночь; любому, кто оказался под угрозой, издатель направлял приглашение написать ответ.
Многоречивое и довольно-таки путаное обращение Алистера Лодербека по поводу служебного проступка начальника тюрьмы Шепарда не было исключением из этого правила; дочитав его до конца, Левенталь тут же сел снимать с документа копию. Копию он отдаст в набор, оригинал отнесет в полицейское управление и предъявит надзирателю, ведь Шепард, конечно же, захочет себя обелить по ряду пунктов, а до конца рабочего дня еще далеко, так что его ответ, как реакцию на сообщение Лодербека, вполне можно будет включить в тот же понедельничный номер «Таймс».
Раскладывая письменные принадлежности, Левенталь удрученно хмурился. Он понимал, что информация о Шепардовой частной инвестиции могла просочиться только через кого-то из двенадцати участников собрания в «Короне», а значит, кто-то – как ни печально – нарушил обет молчания. Насколько было известно Левенталю, с Лодербеком знакомство водил только один человек – его друг Томас Балфур. С тяжелым сердцем издатель вытащил чистый лист бумаги, свинтил крышку чернильницы и окунул в нее перо. «Том, – думал он укоризненно. – Том». Вздохнув, он покачал головой.
Левенталь уже дошел до последнего абзаца Лодербекова письма, когда зазвонил колокольчик. Он тут же встал, отложил перо на пресс-папье и прошел через цех; черты его лица уже понемногу смягчались в приветственной улыбке, но улыбка эта слегка заледенела на губах, когда издатель увидел, кто именно стоит в дверном проеме.
На вошедшем было длинное серое пальто с отделанными бархатом лацканами и отогнутыми бархатными манжетами; глянцевая, похожая на котиковый мех ткань плотного переплетения маслянисто поблескивала при каждом движении. Шейный платок завязывался под самым горлом, отвороты жилета с шалевым воротником загибались кверху, благодаря чему плечи казались шире, а шея – массивнее. В чертах лица ощущалось нечто тяжелое, как если бы их вырубили из камня – основательного, шероховатого, что шлифовке не поддается и вес имеет немалый. Рот был широкий, нос приплюснутый; выпяченные брови сходились под прямым углом. На левой щеке, от внешнего уголка глаза вниз, к челюсти, змеился тонкий серебристый шрам.
Замешательство Левенталя длилось не более секунды. В следующий же миг он поспешил навстречу вошедшему, вытирая ладони о фартук и широко улыбаясь; обтерев пальцы дочиста, он протянул гостю обе руки и воскликнул:
– Мистер Уэллс! Как приятно видеть вас снова! Добро пожаловать в Хокитику!
Фрэнсис Карвер сощурился, но на крючок не попался.
– Хочу объявление разместить, – сказал он.
Границ личного пространства хозяина посетитель переступать не стал: остался стоять у двери, держа дистанцию футов в восемь.
– Конечно-конечно, – отозвался Левенталь. – И должен признаться, я немало польщен и обрадован тем, что вы сочли возможным обратиться к услугам моей газеты вторично. Мне было бы очень жаль утратить клиента из-за собственной оплошности.
