Да эта женщина – просто-напросто расчетливая интриганка! Обвести вокруг пальца обоих братьев – разорить их обоих! Ведь теперь стало совершенно ясно и другое: золотой клад, с помощью которого шантажировали Лодербека, был добыт вовсе не на участке самого Карвера. Всю эту сумму украли у Кросби Уэллса: это ведь он напал на золотую жилу на приисках Данстана, как явствовало из его переписки! Выходит, Лидия Уэллс выдала тайну Уэллса Фрэнсису Карверу и с его помощью затем измыслила план ограбить Уэллса и зашантажировать Лодербека, так что в итоге они с Карвером разбогатели и в придачу стали гордыми владельцами барка «Добрый путь». Лодербек явно стыдился своего незаконного родственника, о чем миссис Уэллс, как его любовница, наверняка знала из первых рук; конечно же, именно она придумала способ использовать этот стыд как рычаг давления.
Внезапно у Мади екнуло сердце. Вот же он, просверк, – приватные сведения, посредством которых Фрэнсис Карвер шантажировал Лодербека и заручился его молчанием при продаже «Доброго пути». Ведь Карвер назвался Фрэнсисом Уэллсом, уверив Лодербека, что они с Кросби – братья: шлюхины дети, выросшие в одном борделе… вероятно, рожденные от одной матери! Фамилию свою Кросби Уэллс получил от человека стороннего, так что почему бы Кросби Уэллсу и не иметь других братьев и сестер со стороны матери, раз уж мать занималась проституцией? Какой отличный способ сыграть на симпатиях Лодербека и заставить его плясать под свою дудку!
Кросби Лодербек, внезапно подумал Мади, всей душой сочувствуя этому человеку. Он живо представил себе Уэллса мертвым в его хижине в долине Арахуры: одна рука обхватила основание пустой бутыли, щека покоится на столе, глаза сомкнуты. Как беспощадно вращаются колеса Фортуны! У Лодербека, верно, сердце из камня – как можно хранить молчание перед лицом столь пылких воззваний! И до чего ж грустно, что Кросби Уэллс следил за возвышением своего брата на протяжении десяти лет, от члена Совета провинции до палаты парламента, а сам между тем прозябал в холоде и сырости один-одинешенек.
И все же Мади не мог поставить на Лодербеке крест. Ведь в конце концов политик навестил-таки брата… хотя с какой целью – неведомо. Может, он собирался загладить свою вину за тринадцатилетнее молчание. Или хотел извиниться перед единокровным братом, или просто посмотреть на него, назвать по имени и пожать руку.
В глазах у Мади стояли слезы. Он выругался – хотя как-то неубедительно – и грубо провел тыльной стороной кисти по лицу, остро и горько ощущая сродство со злополучным отшельником, человеком, которого он никогда в жизни не видел и никогда уже не узнает. Ведь положение Кросби Уэллса так пугающе походило на его собственное. От Кросби Уэллса отказался собственный отец – так же как и от Мади. Кросби Уэллса предал собственный брат – так же как и Мади. Кросби Уэллс перебрался в Южное полушарие следом за братом – так же как и Мади, – и там его с презрением отвергли и разорили, и век свой он доживал в одиночестве.
Мади выровнял стопку писем – аккуратно, край к краю. Ему следовало еще час назад позвонить горничной и потребовать, чтобы сундук из его номера убрали; если он помешкает еще немного, то неминуемо вызовет подозрения. Что же делать? Снять копии со всех писем времени нет. Вернуть ли пачку обратно под подкладку сундука? Или присвоить? И передать полномочным должностным лицам здесь, в Хокитике? Эта переписка, безусловно, имеет самое непосредственное отношение к делу, и, если процессом и впрямь займется судья Верховного суда, бумаги окажутся чрезвычайно ценны.
Мади пересек комнату и присел на край кровати, напряженно размышляя. Он может переслать эти письма Левенталю, с указанием опубликовать их подряд и полностью на страницах «Уэст-Кост таймс». Он может вручить их Джорджу Шепарду, начальнику тюрьмы, и обратиться к нему за советом. Он может по секрету показать их своему приятелю Гаскуану. Он может созвать двенадцать участников тайного совета в «Короне» и спросить их мнение. Он может передать их комиссару золотых приисков или даже лучше мировому судье. Но чего ради? Что из этого выйдет? Кому с того будет польза? Он соединил пальцы домиком и вздохнул.
Наконец Мади снова взял в руки пачку писем, перевязал ее бечевкой в точности как было и убрал обратно под подкладку сундука. Задвинул затвор, протер крышку и отступил на шаг, чтобы убедиться: все выглядит именно так, как он обнаружил по прибытии. Затем он надел пиджак и шляпу, как будто только что вернулся домой из столовой «У Максвелла», и позвонил в звонок. В свой срок наверх протопала горничная; крайне раздраженным тоном Мади сообщил ей, что в номер доставили чужой багаж. Он позволил себе открыть сундук и прочесть имя, написанное изнутри: так вот, эта кладь принадлежит мистеру Алистеру Лодербеку, с которым лично он совершенно незнаком, который со всей определенностью не проживает в гостинице «Корона» и чье имя не имеет с его собственным ничего общего. Надо думать, его багаж отослали в гостиницу мистера Лодербека – уж где бы это ни было. Он намерен провести вторую половину дня в бильярдной на Стаффорд-стрит и рассчитывает, что за время его отсутствия ошибку исправят: для него чрезвычайно важно воссоединиться со своим имуществом в самое ближайшее время, поскольку он собирается заглянуть к вдове на «напитки и размышления» в «Удачу путника», и желательно в приличном виде. И, уже выходя, подчеркнул, что крайне недоволен.
Безлунный месяц
Глава, в которой «Удача путника» наконец-то открывается для посетителей.
Вывеску над входом в «Удачу путника» подновили, так что развеселый бродяга с заплечным узелком на манер Дика Уиттингтона теперь шагал под звездным небом. Если звезды и складывались над головой нарисованного человечка в созвездия, Мэннеринг их не распознал. Он лишь скользнул взглядом по вывеске, поднимаясь по ступеням на веранду и отмечая по пути, что дверной молоток надраен, окна вымыты, половик у порога заменили, а на двери красуется новая табличка:
МИССИС ЛИДИЯ УЭЛЛС, МЕДИУМ, СПИРИТ.
ОТКРЫВАЕТ ТАЙНЫ, ПРОРИЦАЕТ БУДУЩЕЕ
Мэннеринг постучал; послышались женские голоса и стремительные шаги вверх по лестнице. Он подождал, надеясь, что откроет ему Анна.
Звякнула отцепляемая цепочка. Мэннеринг поправил узел галстука и слегка выпрямился, глядя на свое смутное отражение в стекле.
Дверь отворилась.
– Дик Мэннеринг!
Мэннеринг постарался не выдать разочарования.
– Миссис Уэллс! – воскликнул он. – Самого доброго вам вечера.
– Надеюсь, так оно и будет, да только вечер еще не настал. – Она улыбнулась. – Казалось бы, кому и знать, как не вам, что приходить на вечеринку заранее – дурной тон. Как сказала бы моя матушка, какое варварство!
– Я разве рано? – с деланым удивлением воскликнул Мэннеринг, извлекая карманные часы. Он отлично знал, что пришел рано: он рассчитывал прибыть задолго до остальных гостей, чтобы иметь возможность переговорить с Анной наедине. – Ах да, ну надо же, – посетовал он, разглядывая циферблат. Он пожал плечами и снова затолкал часы в жилетный карман. – Должно быть, я их завести утром позабыл. Ну что ж, вот он я – и вот она вы. И разодеты по такому случаю в пух и прах. Роскошно. Просто роскошно.
