На Лидии было траурное вдовье платье, но наряд «дополняли», как выразилась бы она сама, всевозможные мелочи, и дополнения эти сводили темные тона на нет. Черный лиф украшали вышитые блестящей нитью виноградные лозы и розы, так что узоры мерцали и переливались на ее груди; еще одна черная роза крепилась на черной ленте, обернутой на манер нарукавничка вокруг пухленькой белоснежной ручки, а третья черная роза красовалась в волосах, во впадинке за ухом.
– Ну и что же мне теперь делать? – продолжая улыбаться, вслух размышляла Лидия. – Вы меня ставите в ужасное положение, мистер Мэннеринг. Пригласить вас в дом я не могу. Иначе вы, чего доброго, всегда станете приходить заранее, причиняя неудобство людям светским, и дамам и джентльменам, по всему городу. Но и на улицу я вас выставить не могу: ведь тогда и вы, и я – оба выкажем себя варварами. Вы прослывете дерзким нахалом, я – негостеприимной хозяйкой.
– Пожалуй, есть и третий вариант, – подхватил Мэннеринг. – Позвольте мне простоять на крыльце весь вечер, пока вы обдумываете дело со всех сторон, а когда наконец решитесь – так я окажусь на месте как раз вовремя.
– И снова варварство, – нахмурилась миссис Уэллс. – Этот ваш ужасный характер!
– Да вы моего ужасного характера почитай что и не видели, миссис Уэллс.
– Да неужто?
– Никогда. С вами я – человек цивилизованный.
– Поневоле задумаешься, а с кем – нет?
– С кем – не важно, – отмахнулся Мэннеринг. – Важно – до какой степени.
Повисла недолгая пауза.
– А приятно, должно быть, почувствовать себя хозяином жизни, – наконец обронила миссис Уэллс.
– Когда это?
– Да вот сейчас. Когда вы это сказали. Очень эффектно прозвучало.
– Тонкая вы штучка, миссис Уэллс, а я и позабыл.
– Да полно вам!
– О да, куда как тонкая. – Мэннеринг пошарил в кармане. – Вот ваш тариф. Грабеж среди бела дня, между прочим. В Хокитике три шиллинга за вечернее представление не запрашивают – да хоть бы вы саму Елену Троянскую вызывали. Ребята такого не потерпят. Хотя зачем я вам советы даю? С сегодняшнего дня мы с вами – прямые конкуренты. Не думайте, будто я не понимаю: теперь по субботам парни будут выворачивать карманы либо в «Принце Уэльском», либо в «Удаче путника», или – или. Я конкуренцию бдительно отслеживаю – так что вот, пришел и глаз с вас не спущу.
– Женщины любят, когда с них не спускают глаз, – улыбнулась миссис Уэллс. Приняла плату и распахнула дверь. – Как бы то ни было, а вы – бессовестный лжец, – добавила она, пропуская Мэннеринга в прихожую. – Если бы вы позабыли завести часы, так вы бы не заранее, вы бы с опозданием пришли.
Она закрыла за гостем дверь и навесила цепочку.
– Вы в черном, – отметил Мэннеринг.
– Естественно, – пожала плечами Лидия. – Я недавно овдовела и ношу траур.
– А между прочим, черный цвет для дýхов неразличим – чистая правда, так и есть! – сообщил Мэннеринг. – Держу пари, вы этого не знали, верно? Вот поэтому на похороны мы приходим в черном: если бы мы оделись в цветное, мы бы привлекли внимание мертвецов. А пока мы в черном, они нас не видят.
– Какая прелесть, – обронила миссис Уэллс.
– А вы ведь понимаете, что это значит? Это значит, что мистер Стейнз вас не разглядит. В этом платье – ни за что. Вы останетесь для него невидимкой.
Лидия рассмеялась:
– Вот так так! Ну что ж, тут уж, наверное, ничего не поделаешь. Слишком поздно. Придется отменять всю программу.
– А Анна, она в чем сегодня будет? – полюбопытствовал Мэннеринг.
– Вообще-то, в черном, – отозвалась миссис Уэллс. – Она ведь тоже в трауре.
– Ну все, пиши пропало, провалилась вся ваша затея, – усмехнулся Мэннеринг. – И все из-за платьев. Какова палка в колесе, а? Прямо-таки платье мое – враг мой!
Миссис Уэллс уже не улыбалась.
– Вы непочтительны, – отметила она. – Дурно вышучивать дань памяти и скорби по невосполнимой утрате.
– Это справедливо в отношении нас обоих, миссис Уэллс.
Мгновение они глядели друг на друга, пытаясь прочесть выражение лица собеседника.
– Я глубоко уважаю мошенников, – наконец проговорил Мэннеринг. – Еще бы нет – когда сам я из их числа! Но гадание да ворожба – это жалкое мошенничество, миссис Уэллс. Извините за прямоту, но уж что есть, то есть.
Глядя по-прежнему настороженно, она небрежно обронила:
– Это как так?
– Да это ж все ложь, – упрямо гнул свое Мэннеринг. – «А кто следующим против меня поставит?» «А пусть я выиграю эту партию в брэг»
[60]
. «А кто победит на скачках на следующей неделе?» Вы такого практиковать не станете, правда? Конечно не станете, потому что не можете.
– Вижу, вы привыкли во всем сомневаться, мистер Мэннеринг.
– Да я на таких играх собаку съел, дело-то в чем.
– Да, – подтвердила вдова, не сводя с него пристального взгляда. – Вы любите сомневаться.
– Назовите мне победителя на скачках будущей недели, и я больше никогда не усомнюсь.
– Не могу.
Мэннеринг развел руками:
– Ну вот видите.
– Не могу, потому что вы не судьбу предсказать просите. Вы просите дать вам неопровержимые подтверждения моих способностей. Этого-то я и не могу. Я – предсказательница, а не строгий логик.
– Плохая предсказательница, если не видит даже следующего воскресенья.
– Один из первых уроков, который необходимо усвоить в моем ремесле, таков: в будущем нет ничего непреложного, – возразила миссис Уэллс. – А причина проста: в ходе предсказания будущее непременно поменяется.
– И такой аргумент вам очень даже на руку.
Лидия чуть вздернула подбородок.
– Будь вы жокеем, которому предстоит выступать на следующих скачках, и приди вы ко мне спросить, повезет ли вам, – так это был бы совсем другой разговор. Если бы я возвестила, что удача от вас отвернется, вы бы, скорее всего, расстроились – и выступили хуже некуда; а вот если бы мое предсказание прозвучало обнадеживающе, вы бы преисполнились уверенности – и показали себя лучшим образом.
– Хорошо, я не жокей, – возразил Мэннеринг, – но я поставил пять фунтов на кобылу по кличке Ирландка – это чистая правда! – и я прошу вас предсказать мне судьбу, к добру или к худу. Итак, что меня ждет?
Лидия улыбнулась:
– Сомневаюсь, что ваша судьба очень сильно поменяется от выигрыша или проигрыша пяти фунтов, мистер Мэннеринг; и в любом случае вы по-прежнему ищете доказательств. Проходите в гостиную.
