Он уже понял, что Фрост не в духе, и пытался держаться бодрячком. Да, он искренне считал, что Фросту полезно своими глазами взглянуть на хорошую драку (в невозмутимом спокойствии Фроста ощущался привкус резонерства, что чрезвычайно раздражало Мэннеринга), однако упасть в глазах мальчишки ему совсем не хотелось. От природы склонный к соревновательности, среди прочих гипотетических призов, за которые он состязался всякий день, был и трофей с выгравированными на нем именами всех тех, с кем Мэннеринг когда-либо общался. Если бы ему пришлось вдруг выбирать между благом ближнего и уступчивостью ближнего, он бы в любом случае предпочел второе. Он Фросту послабления не даст, тот и без того слабак, и уж конечно, мальчишка должен знать свое место, но Мэннеринг не настолько горд, чтобы не протянуть руку помощи там, где в помощи явно нуждаются.
Но Фрост не ответил ни словом. Он с ужасом созерцал ситцевую палатку А-образной конструкции, в которую едва уложишь бок о бок троих мужчин и на которой тем не менее красовалась начертанная от руки вывеска «Гостиница». В еще больший ужас пришел он при виде того, как какой-то старатель расстегнул ширинку и облегчился на глазах у своих сотоварищей на камни у воды. Фрост отшатнулся – и тут же не на шутку встревожился, заслышав смех. Двое золотодобытчиков устроились под деревянным каркасным навесом менее чем в десяти ярдах от причала паромной переправы и наблюдали за приближением спасательной шлюпки. Смятение Фроста их явно забавляло: один приподнял шляпу в знак приветствия, другой шутливо отсалютовал.
– Потаращиться на нас приехал?
– Да не, Боб, – одежонку постирать в реке. Вот только позабыл сперва ее испачкать!
Старатели вновь расхохотались; Фрост, красный как рак, отвернулся. Да, жизнь его ограничивалась двойными пределами привычки и долга; да, путешествовать он не путешествовал и на приисках вкалывать не хотел; да, пальто он вычистил щеткой не далее как нынче утром и надел свежую рубашку. И стыдиться тут нечего! Но детство Фроста прошло в таком месте, где других детей не было, и поддразниваний он не понимал. Если кто-то его вышучивал, он знать не знал, как ответить. К лицу его приливала кровь, горло конвульсивно сжималось, и он мог лишь неестественно улыбаться.
Гребцы между тем уже вытащили шлюпку из воды. Они согласились перевезти обоих пассажиров обратно в Хокитику через два часа (два часа, подумал Фрост с замиранием сердца) и теперь бросили жребий, кому остаться при лодке. Неудачник разочарованно сел; остальные, позвякивая монетами, скрылись среди деревьев.
Двое старателей напротив все не унимались.
– Понюшку табаку у него попроси, – советовал один насмешник другому.
– Спроси, как часто он домой пишет – в свой Мейфэр!
[37]
– Спроси, умеет ли он рукава засучивать выше локтя.
– Спроси его про папочкины доходы. Это ему понравится.
Что за жестокая несправедливость, думал про себя Фрост, – он в жизни не бывал в Мейфэре, у отца его ни гроша за душой, а сам он, между прочим, новозеландец! (Но такое самоназвание прозвучало глупо; никто ведь здесь не именует себя «англичанином».) У него у самого доход мизерный, если вспомнить, сколь громадную часть своего заработка он перекладывает в отцовский карман каждый месяц. Что до этого вот костюма, так он купил его на собственные деньги, а пальто нынче утром собственноручно вычистил! И да, засучивать рукава ему не внове. Манжеты у него на пуговицах, как и у старателей; рубашку он купил у хокитикского галантерейщика, точно так же как и они. Фросту очень хотелось все это озвучить, но вместо того он опустился на колени и вытянул руки ладонями вверх: колли тут же начала их вылизывать.
– Может, пойдем уже? – вполголоса намекнул Фрост Мэннерингу.
– Минутку.
Спрятав кошелек во внутренний карман, Мэннеринг возился с пуговицами пальто: никак не мог решить, оставить расстегнутыми все, кроме нижней, облегчая доступ к пистолетам, или все, кроме верхней, – тем самым надежно сокрыв пистолеты от посторонних глаз.
Фрост боязливо заозирался, избегая взгляда старателей под навесом. От причала паромной переправы отходила дорожка и, разветвляясь надвое, петляла между деревьями: одна тропа уводила на восток, к озеру Каньер, другая – на юго-восток, к Хокитикскому ущелью. За южным берегом реки раскинулось настоящее лоскутное одеяло бессчетных участков и рудников, среди которых, между прочим, была и «Аврора». Фрост об этом не знал, – собственно, он не смог бы ткнуть пальцем в направлении севера, если бы его попросили. Он поискал глазами указатель на Чайнатаун, но не нашел. Китайцев в толпе явно не было.
– Нам туда. – Словно прочитав его мысли, Мэннеринг кивком указал на восток. – Вверх по реке. Недалеко.
Фрост, зажав собаку между колен, принялся валять и мять ее влажную шерсть, не столько чтобы приласкать колли, сколько чтобы успокоиться самому.
– Не договориться ли нам заранее о… о каком-нибудь плане? – предположил он, искоса глянув снизу вверх на собеседника.
– Незачем, – отрезал Мэннеринг, подтягивая пояс повыше.
– План нам незачем?
– У Цю пистолета нет. У меня два. Такого плана мне более чем достаточно.
Заявление это Фроста отнюдь не утешило. Он выпустил Холли – собака стрелой метнулась прочь – и поднялся на ноги.
– Ты ведь не станешь стрелять в безоружного?
Мэннеринг наконец сделал выбор в пользу верхней пуговицы.
– Ну вот, – промолвил он. – Так лучше. – И довольно разгладил пальто по всей длине.
– Ты меня слышишь?
– Я тебя слышу. Чарли, хватит егозить. Ты только лишнее внимание к себе привлекаешь.
– Если ты хочешь, чтобы я перестал беспокоиться, то мог бы мне ответить! – откликнулся Фрост. Голос его едва не срывался на визг.
– Слушай сюда, – произнес Мэннеринг, наконец-то разворачиваясь лицом к собеседнику. – Вот уже пять лет, как я нанимаю китайцев работать на моих участках, и сказать могу одно. Они на дурман падки, как «шляпник» до шлюхи, – все до единого. К этому часу в субботу все желтолицые по эту сторону Альп валяются как пьяные, во власти опиумного дракона. Можно войти в Чайнатаун и повязать их всех одной рукой. Понял? Грубая сила не понадобится. И пистолеты тоже. Это все так, вящего эффекта ради. Все работает на нас, Чарли. Если кто опиумом накачался, так он лужицей растекается. Помни об этом. Он беспомощен. Прям как ребенок.
Солнце в Козероге
Глава, в которой Гаскуан вспоминает о своем первом знакомстве со шлюхой; несколько швов вспороты ножом; усталость берет свое, а Анна Уэдерелл просит о помощи.
Подглядывая в щелку двери за Анной с Гаскуаном, Джозеф Притчард увидел лишь то, чего так страстно желал сам: любовь и искреннее сочувствие. Притчард был одинок, и, как большинству одиноких душ, ему везде мерещились счастливые пары. В тот момент – когда Анна всем телом прильнула к груди Гаскуана, а он обнял ее, оторвал от земли, прижался щекой к ее волосам – Притчард, чьи обмякшие пальцы обхватили холодный шар дверной ручки, вряд ли утешился бы, узнав, что Обер Гаскуан и Анна Уэдерелл просто-напросто и всего лишь друзья. Боль одиночества не смягчится при напоминании о том, что все познается в сравнении. Даже дружба показалась бы Притчарду пиршеством за чужим окном; даже от жалкого подаяния у него бы слюнки потекли – и он бы остро почувствовал свою обделенность.
