Это было последнее из Агатиных платьев, сохранившихся у Гаскуана по сю пору. Остальные, упакованные в пропитанный запахом камфоры ящик кедрового дерева, погибли, когда пароход сел на мель, – каюты сперва разграбили, затем внутрь хлынула вода, когда пароход наконец лег набок и волны сомкнулись над ним. Для Гаскуана утрата обернулась благом. У него осталась миниатюра с изображением Агаты – это все, что ему хотелось сберечь. Он отдаст подобающую дань ее памяти, но он ведь еще молод и пылок. Он начнет все сначала.
К тому времени как Анна переоделась, в очаге уже пылал огонь. Гаскуан скосил глаза на платье. Оно сидело на проститутке так же плохо, как и на его покойной жене. Анна заметила его взгляд.
– Теперь я смогу носить траур, – промолвила она. – У меня никогда не было черного платья.
Гаскуан не стал спрашивать, кого она оплакивает и как давно этот человек умер. Он наполнил чайник, поставил его на плиту.
Обер Гаскуан предпочитал сам начинать разговор, а не подстраиваться под чужую тему и темп. В обществе он не возражал и помолчать, пока не ощутит настоятельную потребность высказаться. Анна Уэдерелл, с ее чутьем проститутки, по-видимому, распознала эту сторону его характера. Она не понуждала хозяина к беседе, не следила за ним взглядом и не ходила за ним по пятам, пока он занимался рутинными вечерними делами: зажигал свечи, пополнял портсигар, переобувался, сменив грязные сапоги на домашние туфли. Она подхватила в охапку подбитое золотом платье, пересекла комнату, расстелила его на столе. Какое тяжелое! Золото добавляло к весу ткани еще фунтов пять, прикинула Анна, пытаясь подсчитать его стоимость. Корона покупает чистый металл по расценкам примерно три соверена за унцию, а в фунте шестнадцать унций, а тут по меньшей мере фунтов пять. Сколько ж это всего-то будет? Анна попыталась нарисовать в уме столбец чисел, но цифры расплывались.
Пока Гаскуан сгребал угли, накрывая огонь на ночь, и ложкой засыпал чай в заварочное ситечко, Анна внимательно рассматривала платье. Тот, кто спрятал в нем золото, явно умел управляться с иголкой и ниткой – то есть это либо женщина, либо матрос. Уж больно аккуратно все прошито. Золото было проложено вдоль косточек корсета по всей длине, вшито в оборки и равномерно распределено по подолу: на этот дополнительный утяжелитель она сперва не обратила внимания, потому что сама частенько крепила свинцовые дробинки по краю кринолина, чтобы платье не задиралось на ветру.
Гаскуан подошел к ней сзади, достал свой длинный охотничий нож, начал было вспарывать корсет, но он подступился к делу как мясник, и Анна страдальчески вздохнула.
– Ты не умеешь, – промолвила она. – Пожалуйста, дай я.
Мгновение поколебавшись, Гаскуан протянул ей нож и отступил на шаг, наблюдая. Анна трудилась медленно, пытаясь сохранить форму и вид платья, она сперва выпотрошила подол, затем стала продвигаться снизу вверх, вдоль каждой оборки, надрезая нитки кончиком ножа и вытряхивая золото из швов. Дойдя до корсета, Анна чуть подпарывала ткань снизу, а затем пальцами извлекала золото из вставок между косточками. Именно эти комковатые сверточки и напомнили Гаскуану кольчугу – там, в тюрьме.
Золото, добытое из складок, слепило взгляд. Анна бережно собрала его в кучку в центре стола, чтобы песок не сдуло на сквозняке. Всякий раз, добавляя еще горсть золотой пыли или очередной самородок, она накрывала груду ладонями – как будто грелась в ярком сиянии. Гаскуан наблюдал за нею и хмурился.
Наконец Анна закончила: золота в платье не осталось.
– Вот, – промолвила она, выбирая самородок размером примерно с последний сустав Гаскуанова большого пальца. И пододвинула его через весь стол к хозяину дома. – Один фунт один шиллинг. Я не забыла.
– Я к этому золоту даже не прикоснусь, – отрезал Гаскуан.
– И плюс цена траурного платья, – вспыхнула Анна. – В благотворительности я не нуждаюсь.
– Сейчас – нет, потом – кто знает, – отозвался Гаскуан.
Он присел на край кровати, нашарил в нагрудном кармане портсигар. Со щелчком откинул крышку, выбрал сигарету, аккуратно зажег ее и только после того, несколько раз затянувшись, вновь обернулся к гостье:
– На кого вы работаете, мисс Уэдерелл?
– В смысле, кто хозяин над девушками? Мэннеринг.
– Не знаю такого.
– Увидишь – узнаешь. Толстый такой. Ему принадлежит «Принц Уэльский».
– Толстяка я видел. – Гаскуан пососал сигарету. – Ну и какой из него работодатель?
– Характер у него не сахар, – признала Анна. – Но условия его по большей части справедливые.
– Это он дает тебе опиум?
– Нет.
– А он знает, что ты к опиуму привержена?
– Да.
– Так кто тебе его продает?
– А-Су, – сообщила Анна.
– Это кто еще?
– Да просто китаеза. «Шляпник». Держит курильню в Каньере.
– То есть этот китаец шляпы мастерит?
– Нет, – покачала головой Анна. – Это такое местное выражение. «Шляпник» – это одинокий старатель.
Гаскуан, прервав расспросы, затянулся сигаретой.
– А этот «шляпник»… – промолвил он спустя какое-то время. – Он держит опиумную курильню – в Каньере.
– Да.
– И ты к нему ходишь.
– Да, – сощурилась она.
– Одна. – Слово прозвучало укором.
– Чаще всего, – подтвердила Анна, покосившись на хозяина. – Иногда я покупаю чуть больше, чтоб дома тоже было.
– А он-то откуда берет опиум? Из Китая, верно.
Она покачала головой:
– Ему Джо Притчард продает. Он же аптекарь. У него аптека на Коллингвуд-стрит.
Гаскуан кивнул:
– Я знаю мистера Притчарда. Тогда в толк не могу взять: зачем связываться с китайцами, если можно покупать дурман напрямую у мистера Притчарда?
Анна чуть вздернула подбородок, а может быть, просто поежилась – Гаскуан не вполне понял.
– Не знаю, – отвечала она.
– Не знаешь? – удивился Гаскуан.
– Нет.
– Каньер далеко, за глотком дыма туда не вот тебе набегаешься, сдается мне.
– Пожалуй.
– А лавка мистера Притчарда – чего там? – минутах в десяти ходьбы от «Гридирона». Быстрым шагом так и того меньше.
Она пожала плечами.
– Зачем вы ходите в каньерский Чайнатаун, мисс Уэдерелл? – ядовито осведомился Гаскуан; он полагал, что знает вероятный ответ на свой вопрос, и хотел, чтобы гостья произнесла эти слова вслух.
– Может, мне там нравится. – Лицо ее оставалось абсолютно непроницаемым.
– А! – кивнул он. – Может, тебе там нравится.
(Да ради всего святого! Что на него нашло? Какое ему дело, предлагает шлюха свои услуги китайцам или нет? Какое ему дело, ходит ли она в Каньер одна или со спутниками? Она ж шлюха! Он только нынче вечером с ней впервые познакомился! Гаскуан просто не знал, что и думать, а в следующий миг накатил гнев. В замешательстве он взялся за сигарету.)
