– Ясно, – вслух сказал он. – То есть мужчину ты оставила спящим?
– Да, – кивнула Анна. – Он спал, когда я уходила… да.
– А на тебе было вот это платье. – Гаскуан указал на оранжевые лохмотья на столе.
– Это мое рабочее платье, – подтвердила Анна. – Я его всегда ношу.
– Всегда?
– Когда работаю, – уточнила она.
Гаскуан ничего не ответил, но чуть сощурился и поджал губы, давая понять, что в голове его крутится вполне определенный вопрос, да задать его приличия не позволяют. Анна вздохнула. И решила, что не будет выражать благодарность традиционным способом: она вернет сумму залога в деньгах и завтра же утром.
– Слушай, – сказала она, – все было так, как я говорю. Мы заснули, я проснулась, покурить захотелось, я вышла из его дома, пошла к себе, зажгла трубку – и это последнее, что я помню.
– А ты не заметила ничего странного в своем номере, когда вернулась? Скажем, какие-нибудь следы того, что там побывал чужой?
– Да нет, – покачала головой Анна. – Дверь была заперта, как всегда. Я открыла ее своим ключом, вошла, закрыла дверь, села, зажгла трубку – и это последнее, что я помню.
Ей уже надоело пересказывать все заново, а в последующие дни надоест еще больше, как только обнаружится, что Эмери Стейнз ночью исчез и с тех пор его никто не видел. В связи с этим Анну Уэдерелл еще подвергнут допросу, и обычному и перекрестному, и заклеймят презрением, и поставят под сомнение каждое ее слово, и она станет повторять одно и то же до тех пор, пока история не зазвучит как чужая и она сама в себе не усомнится.
Гаскуан, который лишь недавно приехал в Хокитику, Стейнза не знал, но теперь, глядя на Анну, внезапно преисполнился любопытства в отношении этого человека.
– А мистер Стейнз мог желать тебе зла? – спросил он.
– Нет! – тут же откликнулась она.
– Ты ему доверяешь?
– Да, – тихо ответила Анна. – Доверяю так же, как…
Но сравнения она не докончила.
– Он твой возлюбленный? – спросил Гаскуан, помолчав.
Анна залилась краской.
– Он богаче всех в Хокитике, – отозвалась она. – Если ты о нем до сих пор не слышал, то вот-вот услышишь. Эмери Стейнз. Ему едва ли не весь город принадлежит.
И вновь взгляд Гаскуана обратился к мерцающей груде золота на столе – на сей раз многозначительно: для первого богача Хокитики это, конечно же, ничтожное количество.
– Так он твой возлюбленный? – повторил Гаскуан. – Или клиент?
Анна замялась.
– Клиент, – выговорила она наконец слабым голосом.
Гаскуан почтительно наклонил голову, как если бы Анна только что сообщила о его безвременной смерти. А она торопливо затараторила:
– Он золотоискатель. Так и составил себе состояние. Но родом он из Нового Южного Уэльса, как я. На самом деле, мы на одном и том же корабле переплыли Тасманово море, когда сюда приехали, – на «Попутном ветре».
– Понятно, – кивнул Гаскуан. – Ну что ж, тогда, если он так богат, вероятно, это его золото.
– Нет, – встревоженно запротестовала Анна. – Он бы не стал…
– Не стал – чего? Не стал бы тебе лгать?
– Не стал бы…
– Не стал бы пользоваться тобой, как вьючной скотиной, чтобы переправить куда-то золото без твоего ведома?
– Куда переправить-то? – возразила Анна. – Я никуда не уезжаю. Вообще никуда не собираюсь из города.
Гаскуан помолчал, затянулся сигаретой. И снова заговорил:
– Ты покинула его постель ночью – так?
– Я собиралась вернуться, – отозвалась Анна. – И тогда уже проспаться.
– Думается мне, ты ушла, ему не сказавшись.
– Но я же собиралась вернуться.
– И несмотря на то, что он наверняка снял тебя до утра.
– Да говорю ж тебе, я не собиралась отлучаться надолго!
– Но ты лишилась чувств, – напомнил Гаскуан.
– Может, просто обморок.
– Ты сама в это не веришь.
Анна закусила губу.
– Ох, бессмыслица какая-то! – воскликнула она спустя мгновение. – С золотом какая-то бессмыслица, с опиумом какая-то бессмыслица. Почему я оказалась там, посреди дороги? На холоде, одна-одинешенька, на полпути к Арахуре?
– Надо думать, многое из того, что происходит под воздействием опиума, не имеет смысла.
– Да, – кивнула она. – Да, так.
– Но здесь я готов целиком положиться на тебя, поскольку сам наркотика никогда не пробовал, – промолвил Гаскуан.
Засвистел чайник. Гаскуан сдвинул сигарету в угол рта, обмотал руку лоскутом сержа, снял чайник с плиты. Заливая кипятком заварку, он поинтересовался:
– А этот твой китаеза? Он ведь прикасался к опиуму, так?
Анна потерла лицо – неловко, как заспанный ребенок.
– Прошлой ночью я А-Су не видела, – сказала она. – Говорю ж, я трубку дома раскурила.
– Трубку, набитую его опиумом! – Гаскуан поставил чайник на подставку над плитой.
– Да… наверное, – отозвалась Анна. – Но с тем же успехом можно сказать, что это опиум Джозефа Притчарда.
Гаскуан снова сел.
– Мистер Стейнз, надо думать, гадает, что с тобой случилось, раз ты так внезапно покинула его постель посреди ночи и не вернулась. Хотя я вижу, он не пришел сегодня заплатить за тебя залог – ни он, ни твой работодатель.
Он говорил в полный голос, чтобы пробудить Анну от ее сонливой истомы; расставляя блюдца, он громко брякнул тем, которое предназначалось для гостьи, и со скрежетом подвинул его через весь стол.
– Это мое дело, – отпарировала Анна. – Я пойду к нему и извинюсь, как только…
– Как только мы решим, что делать с этой грудой, – докончил за нее Гаскуан. – Да, это твоя прямая обязанность.
Настроение Гаскуана снова поменялось: его внезапно захлестнула волна раздражения. До сих пор он не получил никакого внятного объяснения тому, почему Аннино платье оказалось набито золотом, и как она очутилась на улице в бессознательном состоянии, и связаны ли как-нибудь эти два события между собой. Он злился, что ничего не понимает, и, чтобы унять дурное настроение, взял пренебрежительный тон: такая позиция давала ему хотя бы некоторое подобие контроля над ситуацией.
– А сколько оно может стоить? – осведомилась Анна, снова потянувшись к груде золота. – Ну хотя бы примерно. Я на глаз определять не умею.
Гаскуан затушил окурок о блюдце.
– Думаю, моя милая, тебе следовало бы задать совсем иной вопрос: не «сколько», а «кто» и «почему». Чье это золото? С чьего участка? И куда его пытались переправить?
