Сидя в кресле Владана, я попыталась еще раз восстановить картину событий, постаравшись учесть все. У великих сыщиков к концу подобных размышлений непременно был готов ответ: кто убийца. У меня же головная боль, и никаких ответов. В убийстве семьи Гавриловых я была склонна подозревать Цыпина, но так как он сам и его дружок Волынский-старший обеспечили себе алиби, оставалось лишь гадать, кто расстрелял всю семью и Олега Кириллова, ставшего невольным свидетелем преступления. С Ольгой тоже не все ясно. Почему, имея на руках фотографию с точной датой, она не сразу обратилась в полицию? Ответ вроде бы прост: у Лужина не только алиби, которое обеспечат его компаньоны, но и деньги. В общем, шансов мало. Но на что она в таком случае рассчитывала, похищая фотографию и тем самым привлекая к себе внимание? Не собиралась же она шантажировать Лужина? Шантаж с образом безутешной матери как-то не вяжется. А если не имелось никакого плана, а был просто поступок женщины, застигнутой врасплох жуткой догадкой? Она взяла фотографию и деньги, возможно, решив, что они ей пригодятся, ведь о том, чтобы продолжать работу и делать вид, будто ничего не произошло, не могло быть и речи. Кстати, про деньги Лужин в последний наш разговор не упоминал, а ранее мог соврать, чтобы представить Ольгу в самом невыгодном свете…
Я так увлеклась, что не заметила, как пролетело три часа. Дверь вдруг распахнулась, и на пороге возникла Маринка. «Только ее не хватало», – подумала я в досаде и поспешила сообщить:
– Он улетел.
– Знаю. Успел позвонить. А ты здесь чего сидишь?
– Я работаю, – ответила я, против воли прозвучало это с обидой.
– Ну-ну…
Она удалилась, но очень скоро вернулась. На сей раз в руках у нее была довольно большая корзина, что выглядело странно (не за грибами же она собралась) и интригующе. Интрига усилилась, когда Маринка поставила корзину на стол, открыла крышку и начала извлекать на свет божий пластиковые контейнеры, за ними последовала бутылка коньяка, лимон, предупредительно нарезанный, и две рюмки.
– Романтический ужин, – обратив внимание на мою удивленную физиономию, пояснила Маринка. – Старалась… а он укатил. Чего ж добру пропадать?
– Коньяк по вечерам хлещете? – слабо съязвила я.
– Только я. Он слюной давится. Как тебе это удалось?
– Что? – прикинулась я бестолковой.
– То… – передразнила Маринка.
– Развела на слабо. Как видишь, пока держится.
– Чудеса. – Она расставила контейнеры и налила коньяк в рюмки. – Давай, за его удачу. Она ему пригодится.
Мы выпили и стали закусывать. Я сочла нужным похвалить Маринкину стряпню. Готовила она и впрямь хорошо, но ее таланты меня, само собой, не радовали.
– Он тебя любит, – вдруг заявила она, а я едва не подавилась, а потом почувствовала себя так, точно крылья выросли, один миг, и вознесусь под самый потолок. – Но не так, как тебе бы хотелось, – добавила она, крылья тут же сложились и обвисли.
– А как? – спросила я, наливая по второй, без коньяка, понятное дело, подобные разговоры не ведутся.
– Не сильна я в психологии. Чувствую хорошо, а словами объяснить не могу. Имей в виду, в постели у нас все так, что лучше не бывает.
– Могла бы и помолчать, – разозлилась я.
– Я в воспитательных целях, чтоб ты особо не надеялась…
Тут совсем некстати позвонил Володя, хотя, может, наоборот, ему следовало сказать спасибо, звонок отвлек Маринку от малоприятных для меня воспоминаний.
– Привет, – нерешительно произнес Вова, когда я, чуть помедлив, ответила. – Может, встретимся? Кофе выпьем или просто погуляем?
– Работы много.
– Давай встретимся, и ты мне расскажешь о своей работе.
– Извини. Но сегодня не получится.
– Что ж, может, тогда завтра?
– Завтра тоже вряд ли.
– А когда?
– Я позвоню.
Торопливо простившись, я отложила мобильный в сторону под насмешливым взглядом Маринки.
– Чего парню голову морочишь? – съязвила она. – Так бы прямо и сказала: «Иди ты…» Или воспитание не позволяет? Мне, кстати, тоже один все названивает. Между прочим, состоятельный мужчина, своя фирма. Замуж зовет.
– А ты?
– А что я? Мне поздно жизнь менять.
– Почему же поздно? Ты еще молодая…
– А вот ты бы на свидание сходила, – перебила Маринка. – Глядишь, что и получится.
– Ничего не получится, – нахмурилась я. – Тебе надо, ты и ходи.
Маринка тут же продемонстрировала кулак, на который я внимания не очень-то обратила, наполнила рюмки и предложила:
– Давай…
– Давай, – вздохнула Маринка. – Слышь, пигалица, нервы у меня слабые, если ты здесь надолго окопалась, могу и не выдержать. Пришибу под горячую руку.
– На самом деле ты просто боишься, – скривилась я.
– Тебя, что ли? Тоже мне соперница… Конечно, боюсь, – кивнула она. – Потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Вы друг другу не подходите. Жизнь себе искалечишь, вот и все. Я-то уж как-нибудь справлюсь… привыкла. А ты? Тебе парня хорошего надо, детей…
– А тебе не надо?
– Беда-а-а… – нараспев произнесла Маринка. – И знаешь, что обидно: нет на тебя злости. Хочу разозлиться, а не могу.
– У меня тоже нет, – подумав, ответила я. – Как-то это странно.
– Точно. Может, нам это… друг в дружку влюбиться, а он пусть голову ломает, что с этим делать…
Мы весело фыркнули, должно быть, выпитое давало о себе знать. Дверь хлопнула, и мы дружно икнули, то ли от коньяка, то ли от удивления: в кабинет вошел Бад. Усмехнулся, видя веселенький натюрморт на столе, взял стул и устроился рядом с нами.
– Привет. Поминаете кого? – спросил он со всей серьезностью.
– Типун тебе на язык, – замахала руками Маринка.
– О женском алкоголизме, надеюсь, слышали? Практически неизлечим.
– Ты чего притащился? – нахмурилась я.
– Ехал мимо, дай, думаю, зайду…
– Ладно врать-то, откуда ты знаешь, что Владана нет? – заволновалась я. – Опять следишь за нами? Не рискнул бы ты прийти, если б не знал…
– Я вообще-то рисковый. И, между прочим, Владан – мой друг.
– Он так не считает.
– Ладно, ты права… – Бад вытянул ноги и сложил руки на груди, потом, точно опомнившись, спросил: – Рюмка есть?
– Стакан.
Я достала стакан из шкафа и поставила на стол. Бад плеснул коньяка, совсем немного, и выпил, сказав:
– Ваше здоровье, леди.
– Я права, и что? – проявила я интерес, дождавшись, когда он поставит стакан.
