– То-то и оно-то, что не ночевал!.. А ты поночуй, послушай, как лес дышит, как трава растет, как вода журчит. Может, и узнаешь чего о жизни, поймешь малость, как она устроена.
Боголюбов притащил к костру почищенную рыбу, присел и сунул к огню ледяные руки. Модест Петрович вооружился топором, в два приема разрубил тоненькую засохшую осинку.
– Вот ты мне ответь, Андрей Ильич, для чего человек живет?..
– Ты даешь, Модест Петрович, – отозвался Боголюбов, не ожидавший такого поворота. – Откуда же я знаю?..
– Ты не знаешь, я не знаю, а кто тогда знает?..
Боголюбов переглянулся с Сашей. Иванушкин подошел и присел рядом. Отсвет пламени плясал и прыгал по мокрому песку. В вершинах деревьев прошел ветер, тревожно и как-то по-ночному прошумело.
– Вот взять тебя, – продолжал Модест Петрович, сосредоточенно обтесывая осинку. Лезвие топора взблескивало. – Вроде на вид человек как человек, обыкновенный. А зачем ты живешь? Чтобы другим людям жизнь портить? Чтоб уж у них никакой надежды не осталось на порядочность человеческую, на справедливость? Чтоб уж они передохли все, а ты один остался, победитель, мать твою?.. Чтоб сапоги свои об них вытирать, а лучше, чтоб они тебе их лизали, сапоги-то?..
Боголюбов быстро прикинул. Модест Петрович впечатление ненормального не производил и вряд ли только что рехнулся. Следовательно, он, Боголюбов, чего-то не понимает, и то, чего он не понимает, очень важно для Модеста. Так важно, что он того и гляди с топором на него кинется, хотя только что все было прекрасно: и рыбалка, и вечер, и уха!.. Самое главное: Боголюбов понятия не имел, о чем говорит хозяин трактира «Монпансье», что заставляет уравновешенного вроде бы человека трястись от злости и перекидывать из руки в руку топор!..
– Ты бы мне дал разъяснения, – осторожно сказал Боголюбов. – А то я не пойму ничего. Кому я жизнь испортил? Чем?
– Ты зачем к нам сюда нарисовался? Решил небось там в своей Москве, что никто не узнает и все тебе с рук сойдет? Анну Львовну, святой души женщину, в могилу свел и думаешь наше устройство разорить?! Так ты знай, паскудник, что не позволю я тебе этого, хоть кто ты ни есть!.. Хоть ты самый главный бандит или министра обороны зять!
И пошел на Боголюбова. Тот вскочил. Саша Иванушкин неловко поднялся. Петька, тащивший с обрыва еще одно дерево, приостановился в отдалении и пустился бегом вниз, осыпая за собой кучи песка.
– Пап, ты что?! Ты чего делаешь-то?!
– Говнюков всяких, – сквозь зубы выговорил Модест, и Андрей Ильич сделал шаг назад, – маленько жизни учу!.. А ты, директор, катись отсюдова! Садись в свою тачку и дуй до Москвы! Прям сейчас садись! Завтра поздно будет! Богом клянусь, такую жизнь я тебе устрою, нахлебаешься по самые глаза…
У Андрея Ильича под ногой хрустнула ветка, он зацепился, замахал руками и чуть не упал. Модест надвигался на него с топором.
– Пап, все! Хорош!
– Модест Петрович, что вы?! – воскликнул Саша.
Боголюбов быстро оглянулся – позади были костер и котелок с кипятком. Если изловчиться, плеснуть кипятком под ноги Модесту, можно выиграть несколько секунд.
Боковым зрением в наползающей со стороны леса темноте он засек какое-то короткое движение, словно мелькнуло что-то, и сделал еще шаг назад. Вот сейчас, через полсекунды… Он повернулся, чтобы схватить с огня котелок, и тут под ноги ему выкатилась собака. Боголюбов отшатнулся, зацепился за треногу, вода выплеснулась, зашипела, повалил белый дым. Собака залаяла оглушительно, на весь лес. Модест опустил топор и оглянулся.
– Мужики, – донесся голос, совсем незнакомый. – Я за вами. Добрый вечер.
В первый раз в жизни Боголюбов понял значение выражения «не верить своим глазам».
Не веря своим глазам, он смотрел, как из темноты ходко приближается черный силуэт, как будто выливается шустрое чернильное пятно, довольно большое. И Петя смотрел, и Саша Иванушкин, а Модест Петрович вдруг сделал такое движение, как будто хотел быстро перекреститься, прямо топором!..
Собака Мотя лаяла прямо у боголюбовских ног, и от ее лая звенело в ушах.
– Я за вами, – повторил голос из чернильного пятна, и – не веря своим глазам! – Боголюбов узнал Ефросинью. – Там у вас дома проблемы, Андрей Ильич. Поехали по-быстрому. Где ваша машина?..
– Мать честная, – пробормотал Модест Петрович, а Саша улыбнулся глупо и растерянно.
Боголюбов произнес первое, что пришло в голову. Из-за лая в голову ничего другого и не могло прийти, и он велел:
– Замолчи, Мотя. Ну?!
Собака на секунду замолчала, а потом опять залилась оглушительно.
– Пошли, – повторила Ефросинья. Она чуть задыхалась. – Поторапливаться надо.
И тут Боголюбов сообразил, что все это происходит на самом деле: лес, ночь, собака, женщина в темных одеждах. Ее появление нельзя объяснить ничем, кроме одного: что-то случилось.
Не говоря ни слова, большими прыжками он помчался наверх к машине. Мотя догнала и опередила его и, пока он залезал, черпая сапогами мокрый песок, лаяла изо всех сил, словно подгоняя его. Он рванул дверь, завел мотор, с противоположной стороны на сиденье плюхнулся Саша. Задняя дверь хлопнула, забрались Мотя с Ефросиньей. Боголюбов оглянулся, трогая с места.
– Что случилось?
– Я не поняла, – сказала Ефросинья. – Какой-то человек приехал. Он ваших то ли запер, то ли они сами от него заперлись, но ведет он себя… странно, Андрей Ильич.
– Здесь все ведут себя странно, – процедил Боголюбов, выкручивая руль. Мощный свет фар выхватывал из темноты стволы и кусты, они на миг возникали перед глазами и пропадали, проваливались. Саша обеими руками схватился за щиток.
– Мне даже показалось, что у него пистолет. Я толком не разглядела, но…
У нас неприятности, вспомнилось Боголюбову. Неприятности личного характера!..
Машина выпрыгнула из оврага. Наверху было значительно светлее, как будто день раздумал заканчиваться, перелился вместо темноты в жидкие сумерки.
– Только пистолета не хватало, – под нос себе пробормотал Боголюбов. – Какого черта!.. Надо было полицию вызывать.
– Подожди, Андрей, не суетись, – сказал рядом Саша. – Наша полиция – начальник местного ОВД Никита Сергеевич. Хороший мужик, но толку от него никакого.
– Я решила, что мы сами быстрей разберемся, – поддержала его с заднего сиденья Ефросинья, и Андрей на секунду поймал ее отражение в зеркале заднего вида. Черная собачья морда моталась рядом с ней, она придерживала собаку за шею, словно оберегая от тряски.
На шоссе джип взревел, наддал и полетел.
– Как они мне надоели, – простонал Боголюбов. – Они и их проблемы неразрешимые!
– Вот жена тебе шесть раз и звонила.
– Да хоть сорок шесть! – от страха заорал Боголюбов. Машина вильнула. Мотя завалилась на Ефросинью. – Один топором размахивает, другой с пистолетом приехал!..
