– Извини, я не подумала.
От извинений я отмахнулся.
– Я хочу сказать, что Дональд Коул чувствует ответственность за похищение дочери. Он просто погребен под чувством вины. У него тонны наличности, он не доверяет полиции, и в его мире ты сначала бьешь, а вопросы задаешь потом. Это очень плохое сочетание. Не спускайте с него глаз. Если он решит совершить самосуд, у вас в полиции будут большие проблемы. Не говоря уже о том, что Рэйчел окажется в еще большей опасности, чем сейчас.
– Как можно оказаться в еще большей опасности?
– Сообщники удерживают жертв в среднем три месяца. Если Коул сделает какую-нибудь глупость – например, если он вернется к идее с выкупом, – они могут решить, что она не стоит такого риска. В этом случае доминирующий член пары начинает торопиться, впихнет три месяца своих развлечений в два дня, лоботомирует Рэйчел и избавится от нее. Все, игре конец. В тех случаях, когда жертва еще жива, ситуация всегда может стать хуже, чем есть. Запомни это.
– Поняла.
Темплтон кивнула в сторону десятифунтовой купюры на столе.
– Я тут от жажды умираю вообще-то.
– «Джек Дэниэлс» и кола?
– Как ты узнал?
Она помотала головой:
– Нет, вообще-то я не хочу этого знать. Я просто хочу выпить.
Я встал, взял со стола деньги и пошел к барной стойке. Сегодня работала та же девушка, что и вчера. Мы уже говорили с ней, и я знал, что ее звали Ирена, она приехала из Польши и мужчины у нее нет. Я вернулся к столу с напитками, подал Темплтон ее виски и перелил то, что осталось от моего, в новый стакан. Затем сел, постучал кубиками льда, сделал глоток и пожалел, что курить в помещении было запрещено. Меня по-настоящему раздражало это нововведение. Алкоголь и никотин, как абрикосы со сливками, составляли идеальную пару, только не такую полезную.
– Наш Джек все-таки нарвался на штраф за неправильную парковку, – сказала Темплтон. – У него «порше».
– Но?
– Ты в курсе, что никто не любит умников?
Я поднял бровь, и Темплтон вздохнула:
– По информации Управления транспортом, он водит пятилетний серебристый «форд мондео». Но он перебил номера, так что по ним его не опознать. Но это ты и так знал. Так почему ты ушел из ФБР, Уинтер?
Темплтон смотрела в упор, не сводя с меня голубых глаз. Было очевидно, что она собиралась получить ответ во что бы то ни стало. Я медленно отпил из своего стакана.
– Раньше ты избегал ответа на этот вопрос, потому что мы плохо друг друга знали.
– А теперь мы знаем друг друга намного лучше!
– Сегодня мы много времени провели вместе и много общались – гораздо дольше, чем большинство женатых пар. К тому же я рассказала тебе, почему пошла работать в полицию. Quid pro quo
[3]
, Уинтер. Это справедливо.
Отдаленное эхо того проклятия, которое отец медленно прошептал тогда, прокатилось у меня в голове. «Мы одинаковые». Простой ответ показался мне более подходящим вариантом в данный момент. Я аккуратно поставил стакан на стол.
– Руководство не было согласно с некоторыми моими методами. По их мнению, я шел на неоправданные риски. У меня была репутация непредсказуемого человека, а в такой организации, как ФБР, где в основе – командная игра, непредсказуемых долго не терпят. Я ушел, не дожидаясь, когда меня попросят уйти.
– Ты правда рисковал больше, чем нужно?
– Я делал то, что считал нужным сделать для выполнения задания. То же самое я делаю и сейчас.
– Это не ответ на мой вопрос.
– Я раскрывал дела, – ответил я. – Я ловил преступников. Какие методы я при этом использовал, не должно было никого волновать.
– Конечно, должно! Представь, что полиция не руководствуется никакими правилами. Тогда это не полиция, а линчеватели какие-то.
– То есть ты, как я понимаю, всегда работаешь по правилам. Думаешь, я поверю, что ты ни одного раза не отошла от инструкции, чтобы добиться результата?
Темплтон заколебалась. Она открыла рот, чтобы заговорить, и передумала.
– Наверняка ты ходила в обход правил. Нет ни одного полицейского, кто бы этого не делал. По крайней мере, ни одного мало-мальски приличного полицейского. Я не утверждаю, что правила совсем не нужны, но они не должны быть настолько жесткими, чтобы мешать нам работать.
– И кто же будет решать, где пройдет черта?
– Черта пройдет на уровне здравого смысла и совести. И я официально готов заявить, что не жалею ни об одном решении, которое я принял. Ни о чем не жалею. Сплю, как ребенок.
– Ты врешь. Нет ни одного полицейского, который не желал бы что-то сделать по-другому, хотя бы один раз.
Я ничего не ответил, и Темплтон победно улыбнулась с видом «я же говорила» и взяла свой стакан с виски.
– Что-то тебя беспокоит в этом деле, Уинтер. Что именно?
– А кто говорит, что меня что-то беспокоит?
– Джек-головорез и его подружка все еще на свободе. Пока они не пойманы, покоя тебе не будет. По-другому ты не можешь. Так что признавайся, о чем именно ты думаешь?
– О том, что они лоботомируют жертв.
– На брифинге ты сказал, что лоботомия – это компромисс. Доминирующий сообщник хочет убивать жертв, а номер два хочет, чтобы они жили. Мне это кажется разумным.
– Да, это разумно, – согласился я. – Но я целый день думаю об этом, и чем больше я думаю, тем больше уверен, что что-то упустил.
– Может, ты перебрал с анализом ситуации?
– Нет. Лоботомия – это ключ к разгадке всего дела.
– Тогда какие у тебя есть мысли?
– В этом-то и проблема. На данном этапе у меня не осталось ни одной мысли.
– Как это – ни одной? Ни половинки, ни четвертинки?
– Ни единого шевеления, – подтвердил я.
– То есть в этом твоем мозге размером с земной шар ничего не варится?
– Ничего, – вздохнув, покачал головой я.
– Напомни, какой IQ у да Винчи?
– Я тебе никогда его и не говорил, так что как я могу его напомнить?
Темплтон нахмурилась и строго посмотрела на меня.
– Двести двадцать, – ответил я.
– И он был умнее тебя, – подытожила она.
– Намного, – признал я. – Но не забывай, это только экспертная оценка.
Темплтон отпила виски и улыбнулась мне из-за стакана.
– И все-таки тебя до безумия раздражает этот факт!
35
– Номер пять, сходить в ведро.
Металлический голос Адама разнесся по комнате, отскакивая от стен, и у Рэйчел в голове застучало. Она часто заморгала, чтобы глаза привыкли к темноте, стряхнула с себя одеяло и поднялась с матраса. В ногах была тяжесть и легкость одновременно. Она понимала, что идет, но походка была больше похожа на движение против хода эскалатора. Как во сне, она прошла через всю комнату, спустила спортивные штаны и трусы и присела над ведром. Затем встала, натянула штаны и стала ждать дальнейших инструкций.
