Темплтон была без сознания. Она сохраняла вертикальное положение только потому, что Адам держал ее. Из раны на животе текла кровь, но это была поверхностная, не угрожающая жизни рана, которая выглядела серьезнее, чем была на самом деле. Я отошел влево, и Адам отзеркалил мое движение, повернувшись так, что Темплтон снова оказалась между нами.
– Брось нож, Адам.
– Это ты брось пистолет.
Я уверенно держал пистолет правой рукой, опираясь на левую. Пистолет всегда оказывался направлен на Темплтон. Куда бы я ни перемещался, она уже была там. Я сказал себе, что я на стрельбище в Куантико, и передо мной – картонная мишень, а не плоть и кровь. Я давал себе команду успокоиться и пытался сбить пульс поближе к норме.
– Этого не случится.
– Брось пистолет, или я ее убью.
– Если я брошу пистолет, ты ее убьешь в любом случае, а потом попытаешься убить меня.
– Брось пистолет.
– Зачем ты это делал, Адам? – я пытался выиграть время, чтобы подумать. Я уже проиграл в голове все сценарии, все до последнего. И, что бы я ни сделал, при любом раскладе Темплтон погибала.
– Зачем я делал что?
– Зачем ты делал лоботомию своим жертвам? Ведь убить их было бы настолько проще.
– Мать не разрешала мне убивать их.
– Но ведь идея делать лоботомию была твоя?
Мой мозг закипал. Должен же быть какой-то выход, какой-то способ разрулить эту ситуацию так, чтобы Темплтон осталась в живых. Всегда есть выход. Всегда.
– Это то, что я люблю больше всего, – улыбаясь, проговорил Адам. – Вот у них в голове еще горит свет, а через секунду – все. Это так странно. Они все еще похожи на людей, но они уже не люди – они как привидения.
– Но ведь не поэтому же ты любишь это больше всего?
– А почему же тогда?
– Есть ведь другая причина, разве нет?
– Я так полагаю, сейчас ты меня просветишь.
– Тебе больше не надо их пытать, – сказал я. – Ты ведь на самом деле не хотел их мучить, так ведь, Адам? Ты это делал, потому что тебя заставляла мать. Она доводила тебя до бешенства, и тебе нужно было на ком-то это бешенство выместить.
– Не знаю, о чем ты.
По голосу я понял, что попал в точку. И я также понял, что нашему разговору пришел конец. На долю секунды земной шар перестал вращаться, и время остановилось. Все замерло. Адам сжал руками рукоятку ножа. В любой момент он был готов провести лезвием по горлу Темплтон, перерезать сонную артерию, и она умерла бы через несколько секунд. После этого он бросит ее тело на пол и будет ждать, что я его застрелю. Я уже видел это раньше, такой вариант выбирают большинство преступников.
Решение снизошло на меня, как внезапное озарение. Я так далеко вышел за пределы шаблонных схем, что они вообще перестали существовать. Я снова и снова проигрывал найденный вариант в голове, желая убедиться, что нигде нет никакой ошибки. Это просто стрельбище, напомнил я себе.
Я ощутил под пальцем курок и вспомнил про Сару Флайт, которая проведет следующие пятьдесят лет на стуле перед окном. Я подумал о том, кем она могла бы стать и кем никогда не станет, об огромном потерянном потенциале. Я подумал о ее матери, которая каждый день будет приходить к ней, о том, как она постареет и как однажды больше не придет. Я подумал о том, как близко к такой же судьбе подошла Темплтон.
Как на стрельбище, сказал себе я. Картон, а не плоть и кровь. Жить всегда лучше, чем умереть.
Первая пуля попала Темплтон в плечо. К тому моменту, когда она долетела до тела, ее скорость была около трехсот метров в секунду. Я целился в кость и попал в кость, то есть Темплтон поглотила большую часть энергии пули, она взяла на себя сильный удар, который заставил ее тело содрогнуться и упасть на пол. Остаток этой энергии предназначался Адаму. Ему достался удар гораздо менее сильный, чем Темплтон, но этого было достаточно, чтобы он расслабил руку с ножом. Металл застучал по полу, его лязг заглушил удар кольта.
Я упал на колени и отсчитал полторы секунды. За это время Адам повернулся на сто восемьдесят градусов, как я и рассчитывал. Но, что самое главное, он отлетел от Темплтон. Образно говоря, произошло то же, что и при столкновении двух бильярдных шаров. Закон Ньютона в действии.
Вторая пуля прошла через тоненькую кость в затылке Адама. Из-за угла входа пуля попала в переднелобную кость, самую толстую часть черепа, и рикошетом прошла по ломаной траектории внутри мозга, разрушив префронтальную кору – ту самую область, которую он своими руками разрушал с помощью лоботомии. Адам камнем рухнул вниз и был мертв еще до того, как ударился о пол.
71
Я закрыл чемодан и перенес его к двери. Мой вылет был через четыре часа, но я ожидал неизбежного переноса рейса из-за погодных условий. Взлетные полосы уже очистили, но за время снегопада скопилось много задержанных рейсов. При любом раскладе у меня оставалась уйма времени, чтобы добраться до аэропорта, зарегистрироваться и пройти через все формальности, введенные после террористической атаки на нью-йоркские башни-близнецы.
Прошло два дня с тех пор, как я убил Адама. Трофеи были аккуратно сложены в ряд, все задницы прикрыты, и я мог, как и планировал, сбежать в солнечное место. Неблагоприятные ветра еще, конечно, подуют некоторое время, прежде чем полностью выдохнутся, но это уже были проблемы Хэтчера, а не мои. Ублюдка подстрелили. В тюрьме он или мертв – для меня не имело никакого значения. Бессонница меня не мучила.
Я вышел на балкон, чтобы напоследок выкурить сигарету и подумать о следующем расследовании. Так было всегда. Как только удавалось схватить преступника, он переставал меня интересовать. Интерес вызывали те, которые еще были на свободе. И их количество не убывало.
Кто-то постучал в дверь. Стук был не такой уверенный, какой обычно бывает у уборщиц или службы доставки. Тот, кто стучал, словно спрашивал разрешения войти, а не требовал его впустить, потому что так было написано в должностной инструкции. Я открыл дверь и увидел улыбающуюся своей лучезарной улыбкой Темплтон с перевязанной и зафиксированной поперек груди рукой. Операция прошла успешно, но ей так и придется до конца жизни звенеть, проходя сквозь металлодетекторы в аэропортах. Она посмотрела на чемодан за моей спиной.
– Едешь куда-то?
Я отошел в сторону и пропустил ее.
– Ты разве не должна быть в больнице?
Она подошла к дивану и неловко села. Было очевидно, что любое движение причиняло ей боль.
– Очень больно? – спросил я.
Жестом здоровой руки она показала «так себе».
– Сейчас обезболивающие действуют, так что более-менее нормально. А где-то через полтора часа будет плохо.
– Тебя ведь только завтра выписывают.
– Я сбежала, пока медсестры не видели, – она замолчала, посерьезнела и отвернулась. А когда повернулась вновь, серьезное выражение лица исчезло, и на смену ему пришла неуверенность. Она не очень шла Темплтон. – Я не хотела, чтобы ты помнил меня лежащей в больнице. Это было бы неправильно, – она снова замолчала и криво усмехнулась. – Я хотела попрощаться так, как нужно.
