– Но ведь…
– Решено! – засмеялся он и ускорил шаг, похлопывая ладонью по буханке. – Пусть вырежет на корочке свое имя и перешлет всем нашим по кругу, если знает их адреса. А под конец – мне, с автографами!
– Послушай, – сказала она, взяв его под руку, – зачем себя расстраивать? Ты уже много раз проделывал нечто похожее, да только…
Он не слушал. «Почему такие идеи не приходят в голову днем? – размышлял он. – Почему они всегда лезут в голову после захода солнца? С утра первым делом, ей-богу, – думал он, – отправлю этот хлеб Тому, а он перешлет дальше. И точно такая же буханка, какую выбросили и сожгли, вернется ко мне! Чем плохо?»
– Посмотрим, – сказал он, когда жена отперла входную дверь, затянутую сеткой, и впустила его в душный дом, встретивший их молчанием и теплой пустотой. – Посмотрим. Мы еще распевали «Плыви, плыви, челнок, плыви», как сейчас помню.
* * *
Утром он спустился по лестнице в холл, залитый прямыми лучами солнца, и на мгновение застыл, побритый, пахнущий свежестью зубной пасты. Солнце било во все окна. Он заглянул в столовую, где уже был подан завтрак.
Там хозяйничала жена. Она неторопливо и размеренно нарезала пеклеванный хлеб.
Сев к столу, освещенному солнцем, он потянулся за газетой.
Жена взяла только что отрезанный ломтик хлеба и чмокнула мужа в щеку. Он погладил ее по руке.
– Тебе один или два тоста, дорогой? – заботливо спросила она.
– Пожалуй, два, – ответил он.
Крик из-под земли
1951
Меня зовут Маргарет Лири. Мне десять лет, учусь в пятом классе. Ни братьев, ни сестер у меня нет. Зато родители хорошие, только со мной совсем не занимаются. Мы и представить не могли, что нам придется разбираться с убийством одной женщины. Ну, близко к тому.
Когда живешь на такой улице, как наша, даже в голову не приходит, что может произойти какой-нибудь страшный случай: что стрельба начнется или человека ножом пырнут или закопают живьем чуть ли не у тебя во дворе! А когда что-нибудь такое приключается, просто отказываешься верить. Как ни в чем не бывало делаешь себе бутерброд или печешь пироги.
Сейчас расскажу, как все случилось. Дело было в июле, в самую жару, вот мама и говорит:
– Маргарет, сбегай-ка за мороженым. Сегодня суббота, папа будет обедать дома, надо его побаловать.
Побежала я через пустырь – это прямо за нашим домом. Пустырь огромный. Мальчишки там всегда в бейсбол играли, хотя под ногами полно битого стекла и всякого мусора. Иду я, значит, домой с мороженым, никого не трогаю – тут-то все и началось.
Слышу – женский голос кричит. Я постояла, прислушалась.
Голос шел из-под земли.
Действительно, кричала какая-то женщина, которую засыпали слоем стекла, камней и мусора, – жутко так кричала, с надрывом, просила, чтобы ее откопали.
Перепугалась я до смерти. А она все кричит, глухо так.
Тут я как припустила! Упала, вскочила – и дальше бегу.
Кое-как добралась до дому; там мама – хлопочет себе на кухне и не знает самого главного: что у нас, чуть ли не за домом, какую-то тетеньку живьем закопали и она теперь зовет на помощь.
– Мам! – кричу.
– Не стой, мороженое растает, – говорит мама.
– Да ты послушай, мама! – говорю.
– Неси в холодильник, – велела мама.
– Слушай, мам, у нас на пустыре женщина кричит.
– И руки вымой, – сказала мама.
– Она так кричит, так кричит…
– Не забыть бы соль и перец. – Мама уже куда-то отошла.
– Ты меня не слушаешь! – выкрикнула я. – Нужно ее спасти. Она придавлена тоннами мусора, и, если мы ее не откопаем, она задохнется и умрет.
– Ничего, пусть подождет, пока мы пообедаем, – ответила мама.
– Мам, ты что, не веришь мне?
– Верю, доченька, верю. А теперь вымой руки и отнеси папе вот это блюдо с мясом.
– Не представляю, кто она такая и как туда попала, – говорю я. – Но мы должны ее спасти, пока не поздно.
– Боже мой! – ужаснулась мама. – Что с мороженым? Что ты с ним сделала – оставила на солнцепеке, чтобы оно растаяло?
– Говорю же тебе, на пустыре…
– Ну-ка, брысь отсюда!
Я побежала в столовую.
– Привет, пап, там на пустыре какая-то женщина кричит…
– Все женщины кричать здоровы, – отозвался папа.
– Я правду говорю.
– Да, вид у тебя серьезный, – заметил папа.
– Надо взять кирку и лопату и раскопать ее, как египетскую мумию, – говорю я ему.
– Археолог из меня сегодня никакой, Маргарет, – ответил папа. – Давай вернемся к этому в октябре, по холодку, только ты мне напомни.
– Надо сейчас!
Я и сама перешла на крик. Думала, у меня разрыв сердца будет. Я и распереживалась, и страху натерпелась, а папа знай подкладывает себе мяса, отрезает кусочки да в рот отправляет, а на меня ноль внимания.
– Пап, – зову его.
– Ммм? – отвечает он, а сам все жует.
– Пап, доедай – и сразу выходим, мне одной не справиться. – От меня так просто не отделаешься. – Папа, пап, я тебе за это все деньги отдам из копилки!
– Так-так, – говорит папа, – у нас, как я понимаю, намечается крупная сделка? Не зря же ты мне предлагаешь все свое честно нажитое состояние. На какую ставку я могу рассчитывать?
– У меня целых пять долларов – весь год копила, вот на них и рассчитывай.
Папа взял меня за локоть.
– Я тронут. Глубоко тронут. Ты хочешь, чтобы я с тобой поиграл, и даже готова оплатить мое время. Честно скажу, Маргарет, пристыдила ты старика отца. Мало я с тобой занимаюсь. А знаешь что, после обеда сразу и отправимся – послушаю, так и быть, твою крикунью и денег за это не возьму.
– Честно? Ты правда пойдешь?
– Так точно, мэм, сказано – сделано, – подтвердил папа. – Но и с тебя возьму обещание.
– Какое?
– Если хочешь, чтобы мы пошли вместе, ты должна как следует покушать.
– Обещаю. – Пришлось согласиться.
– Договорились.
Тут вошла мама, села за стол, и мы с ней тоже принялись за еду.
– Не торопись! – одернула мама.
Я чуть помедлила, а потом снова начала давиться.
– Ты слышала, что сказала мама? – спросил папа.
– Там женщина кричит, – не выдержала я. – Давай скорее!
– Лично я, – начал папа, – намереваюсь пообедать в тишине и покое, чтобы как следует распробовать бифштекс, картофель, непременно салат и мороженое, а под конец, с твоего позволения, бокал кофе глясе. Это займет никак не менее часа. И заруби себе на носу, юная леди: если за обедом будет сказано еще хоть слово про эту крикунью, я вообще не сдвинусь с места ради удовольствия послушать ее концерт.
