Поскольку мы с Фелтоном побеседовали о моем дневнике еще утром, я приехал в Ложу несколько позже обычного и, надев свое ритуальное облачение, прямиком проследовал в зал медитаций. Я ждал, что у нас будет очередное созидание, но Ложа вечно путает ваши планы. Вместо созидания нам показали фильм Гренвилля «Освящение Девственницы». Увидев меня, Гренвилль улыбнулся и, издевательски извиняясь, развел руками. Думаю, он знал, как меня разозлило, что я не смогу заглянуть в его дневник сегодня вечером. Потом начался фильм. В первых кадрах мы увидели название фильма, грубо нацарапанное на плакате, внизу шел подзаголовок «Demon est Deus Inversus». Звукового сопровождения не было, так что в тишине слышалось только стрекотание проектора и отдельные вздохи увлеченных картиной Посвященных. Гренвилль оказался куда менее профессиональным кинематографистом, чем Кеннет Энджер, — камера гуляла из стороны в сторону, неожиданно останавливалась, а потом рывком двигалась вперед. Так что, несмотря на презрительное отношение Гренвилля к экспериментальному кино, его детище оказалось куда более авангардистским, чем фильмы, которые мы смотрели в Арт-Лаборатории.
Но это еще не все, поначалу я был настолько сбит с толку, что, должно быть, прошло минут пять, прежде чем я понял, почему фильм производит эффект отстраненности. Я увидел себя с горящими глазами, залитого потом, торжествующего и вместе с тем напуганного. Из моего рта в потир выплеснулась странная жидкость, я передал потир Магистру, и он отпил из него. Пока он пил, я опустился на Элис и начал сношать ее в зад. Затем, поднявшись с ритуального ложа как на невидимых нитях, я отступил. Мои одежды поднялись с пола и окутали меня. Движения участников обряда, столпившихся вокруг ложа, были какие-то странные, они как будто плыли — вместе мы образовывали рой причудливо толпящихся в воздухе насекомых. Какой же я тугодум. Конечно, все дело было в том, что фильм крутили задом наперед, чтобы мы могли своими собственными глазами увидеть, как делаются девственницы. Смотреть на неестественные жесты участников обряда, которые словно подхватывали в воздухе поднимающиеся с пола ритуальные предметы, на клубы ладана, втягивающиеся обратно в кадильницы, было жутковато. Но самым ужасным было выражение моего лица, когда я наконец повернулся к камере. Это был я, но я узнавал себя с трудом. В прошлом году Рон, мистер Козмик, Элис и я записались на лекции в Ложу. Потом лекции иногда стали заменять упражнениями по созиданию. Постепенно мы стали принимать участие в ритуалах — сначала не очень интересных. А теперь вот это… меня засняли на пленку.
Я обернулся, чтобы посмотреть на Элис, которая сидела в ряду позади меня. Хотя она дрожала, не думаю, чтобы это было от страха или чего-нибудь в этом роде. Скорее от неистовой гордости и восторга. Странная она девчонка. Мне не понравилось то, каким я себя увидел на пленке, так что я постарался как можно быстрее выйти из зала, но Фелтон перехватил меня в дверях:
— Ты должен ухаживать за мисс Боулскин. Завтра ты подаришь ей букет цветов и будешь оказывать тысячу мелких знаков внимания, которые так нравятся всем барышням. Поинтересуйся ее работой. Смейся ее шуткам. Скажи ей, что она красивая. Скажи, что таких красавиц и умниц ты еще не видал. Мисс Боулскин это мост к цели, а не сама цель.
— И что же это за цель?
— Могу сказать только, что твоя задача — привести ее в Хораполло-хаус, и как только она окажется здесь и наступит подходящий момент, ты лишишь ее девственности.
И вот я сижу у себя и пишу все это. Мысль о том, что придется заняться любовью с мостом, представляется мне довольно-таки эксцентричной. Почему не с лифтом или с башней? Если серьезно, то перспектива соблазнить невинную и нежеланную девушку вызывает в моем воображении разные картины: ее старомодная робость, моя отчаянная борьба с ее бюстгальтером, ее мольбы успокоить ее, ее жадные губы сливаются с моими, ее большие встревоженные глаза, ее руки бьются, как плавники, ее панический страх и последняя попытка помешать мне войти в нее, ее задыхающийся стон, ее посткоитальные мольбы успокоить, и, наконец, мой сжатый отчет обо всем этом в моем инфернальном дневнике. Но я зашел уже слишком далеко. Обратного пути нет.
16 июня, пятница
Сидя на стене, огораживающей детскую площадку, я наблюдал за детьми. Теоретически это и правда интересно, потому что они играют в игры, происхождение которых уходит корнями в древность, а формы так же ритуализованы, как все происходящее в Ложе чернокнижников. Но мысль о предстоящем свидании так меня угнетает, что мне никак не сосредоточиться. Я возвращаюсь в Хораполло-хаус и читаю, пока не приходит время вновь надевать ненавистный костюм.
Салон «Проворные ножницы» находится на Кэмден-Хай-стрит. На большом окне изображены женщины в стиле арт нуво, расположившиеся в изысканных позах среди цветочных гирлянд и разноцветных завитков. Увидев меня в окно, Мод знаком попросила зайти внутрь. Я помотал головой, но, поскольку она настаивала, осторожно вошел и, едва войдя, чуть не задохнулся от запаха жидкости для химической завивки. Мод положила розы, которые я ей подарил, в одну из раковин. С явной гордостью она представила меня своей подружке Филлис. Затем, без какого-либо вступления, она повернулась ко мне и сказала:
— Питер, дорогой, если ты думаешь, что я с тобой куда-нибудь пойду, пока у тебя волосы в таком виде, то ты очень ошибаешься. Ты хоть когда-нибудь причесываешься?
— По моей теории, мужчины лысеют именно потому, что часто причесываются, — ответил я.
— Ладно, можешь думать, что я строю из себя командиршу, но пока я тебя не причешу, мы никуда не пойдем.
И, надо сказать, тон у нее и правда был командирский. Она стояла подбоченясь посреди салона. Но тут мне в голову пришла одна штука, которая могла сбить с нее спесь.
— Да, это — правда, выглядит немного неопрятно, но вообще-то я всегда мечтал сделать химию.
Мод даже взвизгнула, Филлис была в ужасе, но я настаивал:
— Я всегда хотел химию.
Помимо того чтобы сбить Мод с толку, я преследовал еще одну цель: мне казалось, что это будет лучше, чем отсмотреть какой-нибудь жуткий заграничный фильм, а потом манерно обсуждать его в ресторане.
Мод покачала головой:
— Я не могу. Это исключительно женский салон, шеф не одобряет унисекс.
— Тогда позови шефа. Я готов хорошо заплатить за хорошую завивку со всеми примочками.
— Шефа сегодня вечером нет.
— Но ты-то есть.
— Я не могу. У тебя будет очень чудной вид.
— Но это же пустяк. Если тебя и вправду заботят мои волосы, ты бы согласилась это сделать.
Я наклонил голову, подставляя ее Мод. Она нерешительно протянула руку и, казалось, была готова погладить мои волосы, но тут же отдернула руку и отступила на шаг, словно противясь дьявольскому искушению. Но тут Филлис неожиданно сказала:
— Давай, Мод. Сделай.
— Почему бы и нет? — неуверенным голосом произнесла Мод, снова протягивая руку к моим волосам, — Ты уверен, что действительно хочешь этого, Питер?
