Она ответила не сразу. Мальчик улыбался мне, прихлебывая из своей чашки с изображением Микки-Мауса.
– Ингрид Коль, – сказала Кумали, припоминая. – Американская туристка… Знакомая Камерон, если не ошибаюсь.
– Да. У вас есть о ней еще какие-нибудь сведения?
– Эта женщина не представляла интереса для следствия. Кажется, мы ее даже не допрашивали. Вы пришли ко мне в час обеда, чтобы спросить о ней. Почему?
– Думаю, они с Камерон давно знают друг друга. Подозреваю даже, что их отношения имеют интимный характер.
Кумали уставилась на меня, не донеся вилку до рта:
– Это просто ваши домыслы или же вы располагаете какими-то свидетельствами?
– Вы хотите сказать, как в случае с зеркалами? – резко спросил я. – У меня есть доказательства, но они нуждаются в проверке.
– Итак, вы намекаете на то, что Ингрид знала, как проникнуть в имение, то есть она главная подозреваемая?
– Именно это я и хочу сказать. Но мне обязательно надо услышать ее голос.
– Ее голос? Зачем?
– Я вам все объясню, когда буду знать наверняка.
Мне не хотелось вступать с ней в долгие дискуссии о смерти Доджа. Моей целью было отвлечь Кумали от этой чертовой кухни, чтобы она приняла к сведению обстоятельства дела, которые мне удалось выяснить.
– Вы можете вызвать обеих женщин в полицейский участок завтра утром? Мне нужно услышать, как звучит голос Ингрид, и задать несколько вопросов ей и Камерон.
Кумали не проявила большого энтузиазма:
– Вообще-то, Камерон уже дала исчерпывающие показания. Если нужно узнать больше…
– Я хочу поскорее закончить все, – прервал я Кумали, – и как можно быстрее убраться из Турции. Надеюсь, что с вашей помощью я сумею это сделать.
Возможно, Кумали почувствовала решимость и твердость в моем голосе (или же просто-напросто хотела от меня избавиться), но в любом случае она сдалась.
– Хорошо, я позвоню Хайрюннисе завтра утром и попрошу ее организовать эту встречу.
– А прямо сейчас вы не можете это сделать?
Я уже успел осмотреть кухню и не заметил ни дамской сумочки, ни мобильного телефона. Наверное, они были в другой комнате.
– Вы хотите, чтобы я позвонила ей домой?
– Да.
– Нет. Как я уже сказала, позвоню завтра утром.
– Тогда дайте мне ее номер. Я позвоню вашей секретарше сам.
Она сердито посмотрела на меня, вздохнула и пошла в гостиную за телефоном.
Я действовал быстро: мяукнул кошке, смотревшей на меня из угла. Это сработало, заставив мальчика рассмеяться и посмотреть в другую сторону. Я незаметно спрятал в карман нужную мне вещь, пока он не видел этого.
К тому времени как малыш вновь повернулся ко мне, я стоял у плиты спиной к нему, и он не заметил, как я взял другую вещь. Чтобы отвлечь ребенка, я вытащил свой мобильник и, повернувшись к нему лицом, стал корчить рожи и фотографировать его.
Это заставило малыша рассмеяться, и, когда его мать вошла с мобильником, разговаривая по-турецки с Хайрюннисой, он все еще улыбался.
Закончив разговор, Кумали взглянула на меня:
– Она позвонит им обеим в восемь утра и попросит прийти в офис к десяти. Вы довольны?
– Спасибо.
– Теперь мы с сыном можем пообедать?
– Конечно. Я ухожу.
Поклонившись мальчику, я направился к двери. Выйдя из дома, повернул направо и побежал. Остановился лишь тогда, когда мне удалось сесть в свободное такси, возвращающееся в город из порта.
Я сказал шоферу, что мне нужно посетить сувенирные магазины, и велел ехать к тем, что видел в свой первый день в Бодруме. Уже было поздно, но я знал, что они открыты и в самом большом из них находится офис «Федекса».
Купив с полдюжины сувениров, я объяснил старику за прилавком, что их надо отправить курьерской службой в Нью-Йорк, мне нужна лишь коробочка, чтобы все упаковать. Я написал на ней адрес полицейского участка, где служил Бен Брэдли, и вложил записку, так что если кто-то в Турции откроет посылку, он сочтет ее вполне невинной: коп, находящийся в командировке, посылает своим коллегам в офис несколько памятных вещиц, чтобы они ему позавидовали.
Я сообщал Брэдли следующее: фески пурпурно-красного цвета надо раздать остальным детективам; пластмассовую лампу с женщиной, исполняющей танец живота, он может поставить себе на стол; а две другие вещицы предназначаются для нашего общего друга.
«Не беспокойтесь, он поймет шутку», – написал я.
Все это шуткой, конечно, не было: в ближайшее время я собирался позвонить Брэдли и точно объяснить ему, что нужно сделать с деревянной ложкой для дегустации и чашкой с изображением Микки– Мауса.
Отделить сухую слюну, чтобы ее как можно скорее подвергли тесту на ДНК. Лишь тогда я буду знать, является ли Кумали родной матерью ребенка.
Глава 69
Мои планы изменились. На следующее утро я прибыл в полицейский участок без нескольких минут десять и обнаружил, что Ингрид Коль не приехала, сославшись на неважное самочувствие. Не исключено, что она и впрямь приболела, кто знает? Ингрид пообещала, что, возможно, заглянет попозже.
С Камерон же даже не удалось поговорить, по крайней мере лично. Хайрюнниса позвонила на яхту, но там наотрез отказались будить ее. Какая-то женщина сказала:
– Мне даны четкие инструкции не беспокоить хозяйку. Когда она проснется, я передам, чтобы она связалась с вами.
Я попросил Хайрюннису сообщить мне, как только приедет хоть одна из этих женщин. Однако пока никаких известий от секретарши не было. Два часа спустя я сидел по соседству от полицейского участка, за столиком в летнем кафе, и отслеживал на мобильнике путь своей посылки, отправленной через службу «Федекс». За ночь ее доставили в Нью-Йорк, и скоро она будет на месте. И тут я впервые увидел Ингрид.
Она шла навстречу мне по улице: дешевая сумка через плечо, сдвинутые на лоб солнечные очки (фальшивка а-ля Том Форд), какая-то жуткая шавка на поводке. Вообще-то, среди девушек в то лето было модно выгуливать собак редких пород, но Ингрид это нисколько не заботило, или же она просто над всеми глумилась. Я едва не рассмеялся при виде ее.
Я обратил внимание еще на одно обстоятельство: фото с зернистым изображением немного искажало картину. Она оказалась выше, чем выглядела на снимке. Шорты из грубой хлопчатобумажной ткани и тонкая белая футболка обнаружили чувственность, о которой я даже не подозревал. Коротко остриженные волосы Ингрид за это время немного отросли, и казалось, что взгляд ее голубых, глубоко посаженных глаз пронзает вас насквозь.
Она, без сомнения, была великолепна: пятеро похожих на хиппи молодых людей во все глаза смотрели на нее из-за соседнего столика, но если Ингрид даже и заметила их восхищение, то не придала ему ни малейшего значения. Ее ничто не смущало – даже эта паршивая собачонка.
