Она сдержанно поклонилась аудитории и подождала. Аплодисменты были жидковаты – собственно говоря, усердствовал один яро бьющий в потные ладони пухлый джентльмен, который еще до выступления Эммы успел во всеуслышание изъявить свои к ней пристрастия. Девушка обменялась рукопожатиями с президентом Академии, Джозефом Генри, и первым секретарем Смитсоновского музея. Этот последний явственно невзлюбил ее и пожал ей руку так высокомерно, что Эмме захотелось осадить его прямо тут, у всех на виду – но девушка прикусила язык и тихонько сошла с возвышения.
{136}
Столь унизительный прием лишь укрепил ее решимость. Она не даст от себя отмахнуться – не согласится тихонько растаять в тени, уступая дорогу толстым старикам с сигарами. Назавтра, на званом обеде, куда Эмма надела скромное серое платье и единственную черную ленту в волосы, кто-то упомянул при ней, что Фердинанд Вандивер Гайден, также приехавший в Академию на эти выходные, бросил клич о поддержке его последней экспедиции в Вайоминг. Эмма поджала губы и кивнула, чинно попивая чай и слушая, как разговор перескочил на ископаемые останки, найденные в Новой Шотландии. В голове у нее тем не менее уже зародилась идея – которая не улетучилась ни назавтра, ни на послезавтра. Эмма никому не рассказывала о ней, пока не утвердилась в своей решимости окончательно, а тогда, в последний день пребывания в Академии, отважно попросила доктора Гайдена о встрече.
К ее удивлению, он согласился.
Они встретились в выходящей на сады Академии элегантной гостиной, где по стенам висели огромные портреты Ньютона и Агассиса, который в масле выглядел гораздо более грозно, чем в жизни. Эмма, горло у которой перехватило от зова истории, не стала терять времени даром и сразу попросила места в экспедиции.
– В каком же качестве? – осведомился Гайден. На лице его не было и тени насмешки.
– В качестве геолога. Также я опытный топограф и землемер. Хотя у меня пока вышла в печати лишь одна работа, я могу показать вам образцы из своей коллекции – и уверена, вы убедитесь, что они достаточно высокого качества. Я горжусь своими методами и точностью.
Она не знала, что у Гайдена не хватало денег нанять еще одного топографа впридачу к уже собранной команде. Он некоторое время молча посасывал кончик сигары, глядя в окно на сад. Эмма понятия не имела, что происходит у него в голове, но наконец он повернулся и согласился взять ее – предупредив, однако, об опасностях подобного путешествия (она их отмела легким движением руки), а также о том злосчастном, но неоспоримом обстоятельстве, что не может ей платить. Эмма задумалась было, однако приняла и это условие. Каждый должен выбирать битвы себе по вкусу.
И таким невероятным образом сложился узор этой головоломки, что 22 июля 1870 года профессор Эмма Остервилль Энглеторп села на поезд в Вашингтоне (округ Колумбия) – с сундуком, доверху набитым геологическими и землемерными принадлежностями, унаследованными от мистера Энглеторпа или «позаимствованными» в коллекции Вассара, – дабы направиться по недавно открывшейся Тихоокеанской железной дороге на запад и присоединиться к Фердинанду Вандиверу Гайдену и Второй ежегодной геологической и топографической экспедиции Соединенных Штатов в Вайоминге. Каковы были шансы, что такая женщина в такое время присоединится к такому мероприятию? Совершенно невероятно! Несомненно, многие члены экспедиции, гордые и счастливые тем, что их выбрали для уникальной и важной миссии, удивились еще больше, обнаружив, что с ними на поиски новых горизонтов отправится и женщина, причем женщина-профессионал.
Они прибыли в дикий Шайенн после двух ужасных недель на поезде – паровоз дважды ломался в Небраске, а Эмму всю дорогу изводили мигрени. Она рада-радешенька была наконец вдохнуть свежий воздух Запада.
Первую ночь они провели в Шайенне. Город был полон похотливыми ковбоями, спешащими просадить полученные за перегон скота деньги, и всевозможными прощелыгами, мечтающими заключить ту или иную сделку века. Половина мужчин экспедиции, в том числе и Гайден, не ночуя в отеле, отправились в знаменитые местные публичные дома, оставив Эмму наедине с ее мыслями и блокнотом. После всего одной ночи в этом городе она счастлива была уехать оттуда. Ей не терпелось оказаться среди известняков мелового периода, пройтись по зияющим цирковым долинам хребта Винд-ривер, самой увидеть гигантские тектонические изгибы и складки.
Но легче не становилось. Десять дней экспедиция простояла лагерем в Форт-Расселе, сборном пункте экспедиции. На второй вечер один из мужчин, напившись, ухватил Эмму за волосы и поволок с собой. Она лягнула его в пах, и он повалился наземь, точно марионетка, да так и остался валяться в пыли. На следующее утро, когда все собрались за кофе, он не сказал ей ни слова.
{137}
Наконец тронулись на запад. Эмма научилась вставать и пить кофе раньше всех, а потом выходить на работу еще до пробуждения мужчин. Постепенно между ней и остальными участниками экспедиции выработалось безмолвное соглашение – взаимно избегать друг друга.
Гайден был хуже всех. И дело даже не в том, что он говорил – а в том, чего он не говорил. Он практически не замечал девушки. В конце дня она оставляла на столе перед его палаткой свои геологические наблюдения, и к утру они исчезали – но он ни разу не поблагодарил ее, ни разу не обсудил с ней ни единой детали ее заметок. У нее невольно сжимались зубы всякий раз, как она оказывалась рядом с ним. А ведь то были мужи науки, способные с легкостью обсуждать труды Гумбольдта и Дарвина, наблюдательные, острые умы. Однако под всем этим таилось столько упрямой слепоты, что для Эммы они казались еще отвратительнее похотливых ковбоев Шайенна. Те, по крайней мере, смотрели тебе в глаза.
