– Да ладно, не преувеличивай, – пролепетала я.
– Ты знаешь, я говорю правду, – сказал он.
– О!
Он посмотрел мне прямо в глаз и на повязку.
Особая, талантливая и бесконечно удивительная?
Никто не говорил мне раньше ничего подобного, и мне пришлось стукнуть его. Только по руке… и только слегка. Но все равно его нужно было стукнуть. Неужели Брайан не понимал, что англичане делают комплименты с сарказмом и иронией? Я вся горела, пока мы шли до ресторана, и все еще была цвета фуксии перед тем, как попробовать знаменитое фирменное блюдо – цыпленка «тикка махани». Я даже не особенно смутилась, когда Билл сказал мне, что я забыла снять бородавки.
Особая, талантливая и бесконечно удивительная!
С таким же успехом Брайан Корен мог бы признаться мне в любви.
Глава третья
– Думаешь, у него в Америке девушка? – спросила меня Мэри на следующий день, когда мы катили тележку в поисках каких-нибудь просроченных продуктов на добавку к нашему сырно-крекерному рациону.
– Если и есть, то он никогда не говорил об этом, – сказала я.
– Может быть. Наверно, они его просмотрели, гоняясь за здоровенными быками-футболистами, – сказала она. – Американки вообще ничего не понимают в мужиках. Ты только посмотри, как эти гривастые тетки бросаются на Клинтона.
– Это скорее тяга к власти и известности, чем физическое влечение, – напомнила я. – Здорово ведь захомутать самого могущественного человека в мире, каким бы замухрышкой он ни был.
– М-м-м. Интересно, какой он, когда голый, – задумчиво сказала Мэри.
– Билл Клинтон? Не толстый, но и не так чтобы худенький. Небольшое брюшко? Думаю, загорелым он выглядит лучше.
– Да не он, балда. Я имею в виду Брайана, – нетерпеливо сказала Мэри.
– Брайан? Что? Наш Брайан? Ой, не знаю, – нервно засмеялась я. – На самом деле никогда об этом не думала.
– Врешь.
– Не вру. Он же друг! – возразила я. – А не какой-то мужик, которому можно перемывать кости в супермаркете.
– Да? Ты хочешь сказать, что и Вело-Билла ты никогда не представляла себе голым? – спросила Мэри, угрожающе наставив на меня зеленый банан.
– Правда, никогда, – содрогнулась я, поднимая руки вверх. – Во всяком случае, этот его костюм из лайкры, в котором он ходит на тренировку, совершенно не оставляет места для воображения. Да и не очень-то хочется. На самом деле я хочу попытаться представить себе, как Билл будет выглядеть в нормальных брюках. Сшитых из нормального твида со скромной молнией и стрелками на каждой брючине. И в рубашке со всеми застегнутыми до горла пуговицами, чтобы не видно было этих ужасных волос на груди, которые словно тянутся к тебе и норовят опутать, стоит лишь отвернуться в сторону.
– Ага. Ты тоже обратила внимания на этот пук волос? – прошептала Мэри. – Отвратительно. Но, знаешь, иногда я просто не могу оторвать от них взгляд.
– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Точно так же невозможно не смотреть на раздавленного на дороге ежа с размазанными внутренностями, да? – сказала я, утрируя картину. – А ты знаешь, что у него и на спине тоже растут волосы?
– Откуда ты знаешь? – взвизгнула Мэри. – Я бы, если увидела, наверно, заорала бы. Когда ты это видела? Ты хочешь сказать, что ты переспала с ним, и не сказала об этом мне, да? Это так? Лиза, я не могу поверить…
– Нет! – громко запротестовала я. – Все было абсолютно невинно. Было лето. Он загорал на крикетном поле. Он надел рубашку до того, как ты к нам подошла.
– Слава богу! Я могла бы грохнуться в обморок, увидев его полуголого. Какой кошмар! Думаешь, у Брайана тоже волосатая грудь? – спросила она, чтобы сменить тему.
– Клянусь, я никогда не думала об этом, – соврала я еще раз.
– Наверняка. У него такие густые и темные волосы на голове. Он похож на человека, которому приходится бриться дважды в день. И к тому же он еврей, – сказала Мэри, многозначительно подняв брови.
– Что ты хочешь сказать? Что евреи в среднем более волосаты?
– Нет! Я хочу сказать – ну, ты понимаешь меня, – и она скосила глаза вниз. – Я о том, ну, что у него все на виду.
– Не понимаю! О чем ты? – в отчаянии спросила я, швыряя в тележку банку пастеризованных сливок. Не знаю, зачем они были мне нужны, но у них только что кончился срок реализации, и они подешевели на шестьдесят пенсов.
– Я о том, что он лысый, балда. Ему нечем прикрыть головку. – Она натянула на голову воображаемый капюшон, но до меня все не доходило.
– А?
– Да я про то, что он наверняка обрезанный, – прошептала она.
– А, понятно, – медленно сказала я. Тут она, конечно, сильно утерла мне нос с моим жалким рассказом про волосы на груди.
– Только не надо говорить, что ты про это не думала! – сказала она, пихая меня в плечо. – А ты вообще видала таких? Обрезанных? Как думаешь, им его сильно обрезают?
– Не знаю. – Перед моим внутренним взором уже стояла вереница маленьких обрезанных пенисов, перебинтованных, словно армия раненых солдат. – Но ведь, кажется, сам он при этом короче не становится? – спросила я.
– Вроде нет, – ответила Мэри. – Вроде бы обрезают только крайнюю плоть. Но всю ли ее обрезают, как думаешь? Или только отрезают кусочек?
– Какой смысл отрезать половину, – предположила я. – Наверно, раз уж резать – то под корень.
За разговором мы дошли до морозильного прилавка. Мужчина, до этого вертевший в руках мясную нарезку, внезапно раздумал ее покупать.
– Видимо, есть и гигиенический аспект, – сообщила мне Мэри, выудив жухлую сосиску и используя в качестве пособия. – Началось все именно с этого. Исторически. Таким образом мужикам под кожу не попадают микробы.
– Но разве, если эта штука открыта, она не становится более уязвимой? – возразила я. Мы с Мэри вообще любили вести интеллектуальные беседы.
– Ничего подобного, – твердо ответила Мэри. – И это не единственный плюс. Джемима из моей группы по нейрофизиологии говорит, что так гораздо лучше для орального секса. Во-первых, какая экономия времени, ведь голый конец гораздо чувствительней к стимуляции. А во-вторых…
– …не будет просить бутерброд с беконом? – усмехнулась я, разглядывая пакет с корейкой.
– Точно, – хохотнула Мэри. – Но тогда и правда не надо бояться дрожжей.
Мы посмотрели друг на друга и поморщились. Я знала, что она имеет в виду, как, к сожалению, и большинство девушек. Мэри швырнула сосиску к ее подружкам. И видимо, не только потому, что в силу высоких моральных принципов она вынуждена была придерживаться вегетарианства.
– О боже! Мне вдруг пришло в голову самое страшное, – сказала она, бледнея и шатаясь. Она схватила меня за руку и в ужасе зашептала: – Представь себе, что надо сделать Биллу минет. Ты должна сделать ему минет, или на рассвете всю твою семью расстреляют религиозные экстремисты.
