И вдруг, так же неожиданно, как начался, дождь прекратился. Небо было все еще затянуто тучами, но в его сером покрывале уже мелькали голубые прорехи. Я откинула с лица мокрые волосы, и холодная вода потекла по спине. Моя светло-розовая юбочка прилипла к ногам и превратилась из розовой в красную. Сквозь маечку просвечивал лифчик. Увидев свое отражение в витрине, я вдруг вспомнила иллюстрацию к одной сказке: принцесса, застигнутая бурей в лесу, наконец вышла к замку и стучится в ворота.
Впрочем, насчет принцессы я сильно преувеличила. На самом деле я выглядела как бомж. Но вот что удивительно: чувствовала я себя при этом лучше, чем когда-либо в последнее время. Так иногда бывает: поплачешь – и становится легче. А судя по тому, как я промокла, нареветься мне удалось вволю. Даже не знаю, как описать то, что я чувствовала. Во мне вдруг словно развязался сложный узел, словно кто-то большой и сильный снял с моих плеч тяжелую ношу.
Городу дождь тоже пошел на пользу. Лос-Анджелес явно успел устать от того, что ему постоянно приходится улыбаться. И вот он плюнул на все, закатил истерику и теперь, выпустив пар, был готов вновь любезно приступить к исполнению своих обязанностей.
Я вспомнила слова Скотта, когда мы разговаривали на свадьбе. Действительно, наши жизни и судьбы – это всего лишь штрихи на огромном полотне жизни. Прошел дождь. Снова светит солнце. И все будет хорошо!
– Будем считать, что это счастливое предзнаменование, – сказала я вслух и пошла к дому. Подавленное состояние, в котором я пребывала с тех пор как Ричард бросил меня, куда-то исчезло. Все проблемы, еще недавно пригибавшие меня к земле своей тяжестью, вдруг оказались легче капли голубиного помета на капоте машины. Прошел дождь – и нет ее.
Именно в этот момент мне почему-то стало ясно, что, с какими бы новостями ни вернулась сегодня Брэнди, для нее еще не все потеряно. В конце концов, у нее есть я и Джо. Все вместе мы как-нибудь справимся.
– Все будет хорошо, – сказала я себе.
Я верила в это.
Раньше, когда Брэнди уезжала на очередные пробы, мы с Джо ждали ее возвращения, то и дело поглядывая в окно кухни, надеясь увидеть подругу еще на подходе к дому. По ее походке можно было сразу угадать, прошла она пробы или нет. Поэтому Джо называл дорожку к дому «путь правды». В те редкие минуты, когда Брэнди думала, что на нее никто не смотрит, она не скрывала своих чувств. Хорошие новости – и она шла бодрым шагом, плохие – еле плелась. В двери дома она всегда входила уже в образе – всегда собранная, в хорошем настроении. Брэнди Рената. Актриса. Высший класс.
– Ну, как ты думаешь? – спросил меня Джо.
Послышался шум подъехавшей машины. Мы выглянули в окно. Брэнди вышла из такси, захлопнула дверцу и протянула водителю деньги. Машина уехала. Брэнди постояла на тротуаре, сделала глубокий вдох и направилась к дому.
Обычно мы с Джо заключали шуточное пари по поводу того, с какими новостями возвращается Брэнди. Но на этот раз нам было не до того. Брэнди шла к крыльцу не торопясь, размеренным шагом. Спина прямая, подбородок вздернут. Лицо спокойно и ничего не выражает. Мы так ни о чем и не догадались до той самой секунды, пока она не вошла в дом.
– У меня рак, – простонала Брэнди. – Мне отрежут грудь!
– Нет, нет, не может быть! – бросилась я к ней со слезами.
– У меня вылезут волосы!
– Ну что ж, это не самое страшное, – сказал Джо, изо всех сил пытаясь сохранять видимость спокойствия, – чего-чего, а париков у тебя навалом.
Глава девятнадцатая
Маммограмма, которую сделали Брэнди, показала наличие у нее в левой груди опухоли диаметром с десятицентовую монету. Биопсия подтвердила худшие предположения – рак. Врач сообщил Брэнди, что клетки опухоли в основном относятся к типу недифференцированных. Она сперва решила, что это хорошая новость, но дальнейшие объяснения врача не оставили никакой надежды.
– Увы, – сказал врач, – чем больше опухоль отличается от нормальных внутренних тканей груди, тем хуже.
Мы с Джо сидели по обе стороны от Брэнди и держали ее за руки, а она объясняла, что еще ей сказали.
– Нужно было мне поехать с тобой, – заметила я.
Выслушивать диагноз со слов Брэнди было настоящей пыткой. Кроме того, я даже боялась представить себе чувства подруги, когда врач выносил ей приговор, состоящий сплошь из медицинских терминов, – так механик бесстрастно перечисляет накопившиеся в машине неисправности.
– Врач сказал, что придется отрезать обе груди. На всякий случай, как он выразился, – голос Брэнди дрогнул. – Он просто мясник, – всхлипнула она. – Не хочу, не хочу, чтобы он вообще ко мне прикасался!
Мы с Джо тревожно переглянулись.
– Я уверена, он предложил лучшее, что можно было в такой ситуации, – сказала я участливо.
– Что ты называешь лучшим? Лишить меня грудей? Да я скорее сдохну, чем дам это сделать!
Она вскочила с дивана и бросилась в свою комнату. Мы с Джо остались молча сидеть рядом. Нам обоим было ясно, что мы, как ни старались, не смогли подобрать тех единственных нужных слов, которые смогли бы утешить Брэнди.
– Плохо дело, – констатировал Джо.
– Плохо дело, – эхом отозвалась я.
– Что делать-то?
– Мне кажется, она преувеличивает, – сказала я. – Ну, не в прямом смысле преувеличивает, а просто зациклилась на плохом. Не верю я, что врач так все и сказал ей напрямую; слишком уж резко. А?
– Да, судя по ее рассказам, не похоже, что этот доктор отличается тактом.
– Знаешь, мне кажется, Брэнди просто не верит, что бесплатная медицинская помощь может быть не хуже платной. Может, ей кажется, что, будь она в состоянии заплатить, ей назначили бы какое-нибудь лечение?
– А разве есть разница? – удивился Джо.
– Ну, здесь все не так, как в Англии, – сказала я. – Понимаешь, у них тут мало что можно получить бесплатно. Если ты работаешь, то должен платить взносы и тогда получаешь медицинский полис. И право на личного врача, и персональный подход.
– А у Брэнди такого полиса нет?
– А ты сам как думаешь?
Нам было больно оставлять Брэнди в одиночестве этим вечером. Врач просил ее принять решение об операции как можно быстрее. Брэнди принесла домой целую пачку брошюр, рассказывающих о раковых опухолях и их последствиях; они и сейчас лежали на кухонном столе, а Брэнди сидела запершись у себя в комнате. Но нам с Джо надо было идти на работу.
В клубе я, видимо, еле двигалась, поглощенная невеселыми мыслями, и чаевых заработала всего десять долларов. Джо решил спеть «Я все же буду жить», песню в исполнении Селин Дион из фильма «Титаник», но голос его задрожал, и он чуть не расплакался прямо на сцене. Когда мы вернулись домой, Брэнди по-прежнему сидела у себя в комнате, но по некоторым признакам мы поняли, что она выбиралась оттуда, пока мы с Джо были на работе.
