Ричард явно решил подразнить меня.
– Видишь ли, его материальное положение – не главное. В нем есть внутренняя красота.
– И не говори, – охотно согласился Ричард и кивнул на стоявшую на рояле фотографию Эрика с мамой. – Если бы он еще и внутри был таким же уродом… Ну у него и башка! Ни дать ни взять выжатый грейпфрут.
– Знаешь, я уже стала забывать, какой ты у нас наблюдательный. При этом видишь ты всегда в первую очередь недостатки.
– Честное слово, до сих пор не могу поверить, что ты выходишь замуж, – критически заметил Ричард.
Стоя за мольбертом, он осматривал меня с головы до ног с таким выражением, словно я была одета в лохмотья и по мне ползали вши.
– А почему бы и нет? – возмутилась я. – Или ты решил, что, раз мы расстались, на меня никто больше не посмотрит?
– Должен признать, что ты изменилась в лучшую сторону по сравнению с той женщиной, которую я видел в последний раз хнычущей в обнимку с фонарным столбом.
– Надо было сфотографироваться, – снова огрызнулась я, – потому что тогда в последний раз я так унижалась.
Ричард презрительно скривился и покачал головой.
– Это ты попросила старуху, чтобы она заказала мне твой портрет?
– Да ты с ума сошел! Она сказала мне об этом только сегодня утром!
– Но ты же знала, что я в Лос-Анджелесе? – настаивал Ричард, словно хотел меня в чем-то уличить. – Ты же видела меня в «Арахне».
– Я не была уверена, что это ты, – пожала я плечами. – Я уже стала забывать, как ты выглядишь. Между прочим, мог бы сказать Эльспет, что занят, что у тебя много других заказов, и не пришлось бы встречаться со мной.
– Ну да! Разве мог я догадаться, получив заказ от миссис Нордофф на портрет ее невестки, что это окажется Лиза Джордан! Богатая старушка всего лишь просила написать портрет молодой англичанки, живущей в Малибу, в качестве подарка на свадьбу.
Ричард закрепил на мольберте пачку листов для набросков и, сорвав оберточную бумагу, шумно скомкал ее.
– Быстро ты устроилась, – сказал он, доставая черный карандаш.
Первые штрихи эскиза Ричард сделал явно более эмоционально, чем обычно.
– Ну уж извини, – хмыкнула я. – Может, мне еще полгода нужно было траур носить?
– Когда я говорил с Мэри в последний раз, она сказала, что ты работаешь в баре для трансвеститов…
Ну Мэри, ну подружка! Вот уж спасибо, дорогая. Больше открытки на Рождество ты от меня не получишь.
– Я ее видел на вручении художественной премии Лестера Бэдлендса. Она была там вместе с этим придурком, как там его – ну, со своим мужем.
– Между прочим, Билл – мой друг, – заметила я.
– Да, встречаются среди твоих знакомых такие, что хоть стой, хоть падай. Признайся все-таки, как тебе удалось заарканить такого жениха, при том что на работе от тебя требовалось прикидываться лесбиянкой? На стороне подрабатывала? Эскорт-герл – так, кажется, это теперь называется?
– Да пошел ты… Эрик Нордофф пригласил меня на пробы.
Что ж, я почти не соврала.
– Не крути головой, – сурово сказал Ричард, – а то нос кривой получится… Я кому сказал: не дергайся.
– Не дергайся? – зло переспросила я. – С другими моделями ты так не разговаривал. Раньше ты не орал на меня, а портреты получались неплохие. С какой это стати я теперь…
– Ну что, у вас тут все в порядке? Как идет работа?
В дверях показалась голова Эльспет.
– Все просто замечательно, – заверил ее Ричард. – Мы с Лиз как раз выяснили, что у нас есть общие знакомые.
– Как чудесно! – пропела Эльспет. – Да, кстати, вы придете на свадьбу? Думаю, Лиза будет очень рада. Так получилось, что никто из ее друзей не успевает изменить свои планы и прилететь.
Не успела Эльспет снова оставить нас вдвоем, как Ричард, усмехнувшись, поинтересовался:
– Что, торопишься? В интимные детали вдаваться не буду, но создается впечатление, что ты хочешь как можно скорее накинуть хомут на шею этому парню. По правде говоря, я всегда подозревал, что ближе к тридцати ты высмотришь и быстренько окрутишь какого-нибудь лоха.
От этих слов у меня аж челюсть отвисла и что-то сжалось внутри так, что стало тяжело дышать. Ощущение было такое, словно мне прямо в живот с размаху угодили теннисным мячом.
– А как вспомню все эти завывания по поводу того, что, мол, никогда в жизни ты даже посмотреть не сможешь в сторону другого мужчины… «Не уходи, Ричард, не бросай меня!»
Последние слова он произнес писклявым хнычущим голосом, передразнивая меня во время нашей последней встречи в Лондоне.
– Да как ты смеешь! – зашипела я на него. – Никакая это не свадьба по залету. А если бы даже и так – тебе-то какое дело? Как ты вообще смеешь лезть в мою жизнь? Право делать мне замечания и комментировать мои поступки ты давно потерял, еще в тот день, когда выставил меня из своей квартиры.
– Что значит «выставил»? Ты вполне могла оставаться там сколько нужно, пока не нашла бы себе другое жилье.
– Да неужели! Вот спасибо! И как, ты думаешь, это выглядело бы? Я, значит, сидела бы у тебя дома и с наслаждением созерцала, как ты устраиваешь свою новую жизнь на развалинах моего сердца? Извини за банальность, Ричард, но ты ведь действительно разбил мне сердце. Я любила тебя, а ты от меня отказался, ушел к другой. Или я что-то не так поняла?
– Хм, все же как-то не верится, что я действительно пишу твой свадебный портрет, – пробормотал Ричард, игнорируя последний вопрос. – Слушай, поверни стул чуть-чуть левее. Что-то мне не нравится, как тут падает тень тебе на лицо.
Вот и говорите после этого о невероятных, практически сверхъестественных ситуациях, в которые мы попадаем по воле случая. Спустя четыре месяца после того, как мы с Ричардом виделись в последний раз, мы снова встречаемся с ним при таких обстоятельствах, которые вряд ли мог бы придумать писатель даже с самой безудержной фантазией. И что? Где страсть? Где неудержимый порыв броситься в объятия друг друга или – почему бы и нет? – не наброситься друг на друга с кулаками? Я, например, имела бы полное моральное право расцарапать Ричарду лицо и выдрать половину волос за все те страдания, которые мне пришлось пережить по его вине.
Так нет же, вместо всего этого мы просто переругиваемся, пытаясь побольнее зацепить друг друга. Ни разу за все те годы, что мы провели вместе, мы так не ругались. Что может быть хуже и бессмысленнее, чем конфликт, выражающийся в бесконечных обвинениях друг друга по принципу «сам дурак»? Мне почему-то казалось, что мы с Ричардом не какие-то там обыватели и что наша страсть сродни чувствам, которые испытывали друг к другу Антоний и Клеопатра, Ромео и Джульетта, Лиз Тейлор и Ричард Бартон.
– Ты, между прочим, заныкала мой диск «Морчибы», – заявил Ричард, когда дело дошло до «серьезных и конкретных» обвинений. – Могла бы и вспомнить, что это я его покупал.
