Поступив в Браун, Кэролайн отдавала себе отчет в том, что здесь совсем не средняя школа. Оно и понятно. Она уже не будет самой умненькой девочкой в классе, и с этим фактом ей пришлось смириться. «Я понимала, что, сколько бы ни готовилась, найдутся студенты, знающие то, о чем я никогда не слышала. Поэтому я старалась не обольщаться». Но с «Химией» все вышло даже хуже, чем она предполагала. Студенты в группе были настроены на жесткую конкуренцию. «У меня не получалось даже просто пообщаться с ними, – продолжала Кэролайн. – Они не желали делиться со мной своими методами учебы. Не хотели обсуждать возможности лучшего понимания изучаемого материала, ведь это могло дать мне фору».
На втором курсе, тоже весной, она записалась на «Органическую химию», и дела пошли совсем плохо. Кэролайн не справлялась: «Ты заучиваешь некую концепцию. А потом тебе дают молекулу, которую ты никогда раньше не видела, и просят создать другую молекулу, которую ты тоже никогда не видела, и тебе нужно понять, как это сделать. Есть люди, которые справляются с этим за пять минут. Сообразительные отличники. А есть те, кто достигает успеха благодаря колоссальной усидчивости. Я старалась изо всех сил, но безрезультатно». Когда преподаватель задавал вопрос, вокруг Кэролайн взмывал лес рук, а ей только и оставалось, что молча сидеть и слушать чужие блестящие ответы. «Такое чувство полнейшей собственной непригодности».
Однажды она засиделась допоздна, готовясь к зачету, – злая и несчастная. Ей не хотелось заниматься органической химией в три часа ночи, тем более что все ее старания ни к чему не приводили. «Наверное, как раз тогда мне в голову стали закрадываться мысли, а не стоит ли мне бросить учебу», – рассказывала она. Сил у нее больше не осталось.
Печально, потому что Сакс любила науку. Рассказывая, как распрощалась со своей первой любовью, девушка с сожалением перечисляла все предметы, которые хотела бы изучать, но теперь уже никогда не изучит: физиологию, инфекционные заболевания, биологию, математику. Летом после второго курса она мучительно размышляла, что же ей делать. «Когда я была маленькой, то с гордостью могла сказать: “Мне семь лет и я люблю жуков! И хочу их изучать, постоянно о них читаю, зарисовываю в блокноте, подписывая разные части, рассказываю, где жуки живут и что делают”. Позднее я стала говорить: “Мне очень интересен человек: как функционирует человеческое тело, – разве это не удивительно?” Ощущая себя человеком науки, испытываешь такое чувство гордости. А теперь мне почти что стыдно бросить все и заняться чем-то более легким, поскольку я не выдержала. Какое-то время я буду воспринимать случившееся именно как свой провал. Это был мой шанс, но я не достигла поставленной цели».
Но разве оценка по «Органической химии» должна была иметь для Кэролайн хоть какое-то значение? Ведь она не планировала становиться химиком. Это был всего лишь один из предметов. Многие люди считают, что в органической химии невозможно разобраться. Слушатели подготовительных курсов при медицинских колледжах частенько изучают органическую химию все лето в другом колледже, с тем чтобы наработать как можно больше практики. Более того, Сакс изучала органическую химию в университете, где был чрезвычайно силен дух соперничества и одна из самых сложных программ в мире. Если оценить всех студентов в мире, изучающих органическую химию, Сакс могла бы оказаться в 99-й процентили
[13]
.
Но проблема крылась в том, что Сакс сравнивала себя не со всеми студентами в мире, а со студентами Университета Брауна. Она была маленькой рыбкой в одном из самых глубоких и конкурентных прудов в стране, и сравнение себя с другими талантливыми рыбами пошатнуло ее уверенность в себе. Она почувствовала себя глупой, хотя уж точно таковой не являлась. «Ого, у других получилось, даже у тех, кто знал ровно столько же, сколько и я в начале, а я никак не могу освоить такой тип мышления».
Состояние Кэролайн Сакс можно описать термином «относительная депривация», который ввел в обращение социолог Сэмюэль Стауффер во время Второй мировой войны. Стауффер занимался изучением настроения и боевого духа американских военнослужащих, в его исследовании приняли участие полмиллиона человек. В поле зрения Стауффера попали абсолютно все аспекты армейской жизни: как солдаты относились к своим командирам, как черные солдаты оценивали отношение к себе, насколько трудно солдатам было служить на дальних рубежах.
Но одно исследование, проведенное Стауффером, стояло особняком. Он опросил солдат, служивших в военной полиции и в Воздушном корпусе (предшественнике ВВС США), насколько хорошо их служба ценит и продвигает талантливых людей. Ответы были получены однозначные. Военная полиция намного позитивнее воспринимала свою службу в отличие от военнослужащих Воздушного корпуса.
На первый взгляд такой расклад не имеет смысла. В военной полиции отмечался один из худших показателей продвижения в вооруженных силах. В Воздушном корпусе – один из лучших. Шансы рядового военнослужащего подняться до офицера в Воздушном корпусе в два раза превышали шансы служащих военной полиции. Так почему же, хотелось бы знать, последних все устраивало? Как убедительно объяснял Стауффер, военные полицейские сравнивали себя только с военными полицейскими. Повышение в военной полиции случалось так редко, что счастливчик очень радовался этому событию. А если повышения не случалось, ты находился в таком же положении, как и все остальные, и расстраиваться из-за этого повода не было.
«Возьмем для сравнения военнослужащего Воздушного корпуса с таким же образованием и сроком службы, – писал Стауффер. Его шансы стать офицером превышали 50 %. – Повышение получали практически все сослуживцы, поэтому персональные достижения были не так заметны, как в рядах военной полиции. Если кому-то одному не удалось получить повышение, в то время как остальные преуспели, у него было больше причин для разочарования, что выражалось в критике системы продвижения по службе».
По мнению Стауффера, мы формируем впечатления не в целом, помещая самих себя в максимально широкий контекст, но локально, сравнивая себя с людьми «в одной с нами лодке». Наше восприятие степени «обиженности» относительно. Это одно из тех наблюдений, которые являются, с одной стороны, очевидными, а с другой, при детальном изучении, весьма глубокими. Оно объясняет все прочие, на первый взгляд непонятные наблюдения. В каких странах, по-вашему, отмечается более высокий процент самоубийств: в тех, где жители называют себя очень счастливыми, например Швейцарии, Дании, Исландии, Нидерландах, Канаде, или в таких странах, как Греция, Италия, Португалия или Испания, где жители считают себя несчастными? Ответ: в так называемых счастливых странах. Тот же феномен, что и в случае с военной полицией и Воздушным корпусом. Если вы находитесь в подавленном настроении среди несчастных людей, то, сравнивая себя с окружающими, вы не чувствуете себя так уж плохо. Но можете себе представить, как тяжело грустить в стране, где окружающие улыбаются во весь рот?
[14]
