– Что же именно? – спросила Лена.
Сурин промолчал. Но за него ответил Владимир, укладывавший шампуры с мясом на мангал:
– Технический прогресс. Если бы не развитие производственных технологий…
– Величайшее заблуждение! – перебил его Андрон Акатович. – То, что толкает вперед и науку, и общество, – не что иное, как извечная борьба добра и зла. Общество стремится к совершенству, которого не сможет достичь, судя по синусоидальному характеру развития человеческой цивилизации, никогда. Мы то на пути к совершенству, то движемся в обратном направлении, оставаясь, по сути, на одном и том же месте. Техническая революция – это всего-навсего облегчение труда и быта, что для развития общественного сознания имеет, конечно, какое-то значение, но – второстепенное. Общество совершенствуется в процессе борьбы за идеалы, которые, увы, само же и придумывает. Вернее, его представители, порою не самые лучшие. Разделять общество по категориям по отношению к собственности на средства производства не совсем точно. И там, и там есть злодеи и подонки, и трудно сказать, где их больше. Почему работодатель обязательно должен обзываться эксплуататором? Он дает людям возможность работать и содержать свои семьи. Не было бы работы, даже вполне честные люди, чтобы прокормить себя, пошли бы грабить и убивать. Для того чтобы выбирать идеалы, надо определиться с понятиями, что такое добро и что такое зло. А уж потом, точно и обоснованно определившись, надо уничтожать носителей зла…
– То есть как уничтожать? – не поняла Зина. – Расстреливать, что ли?
– По-разному. Но в случае активного противодействия, вызывающего вооруженные конфликты, чтобы пресекать их возникновение, можно уничтожать носителей зла и физически.
– И это правильно, – согласился Владимир, подмигивая Лене. – Мне, например, поведение Альберта не нравится. Будь я из числа тех, кто принимает решения, я бы тогда этого Альберта…
– Мне кажется, такое уже было в истории, когда коммунизм, которого никто не видел, объявили добром для всех, а капитализм – злом, – сказала Лена. – И тех, кто мешает строительству неизвестного всем общества, уничтожали. Сами же говорили, что добро и зло – понятия надклассовые.
– Не все так просто, – покачал головой Сурин. – Возьмем, к примеру, господина Чагина. Милейший человек, скажете вы. Даже благодетель, можно и так сказать. Но, по мне, он – носитель абсолютного зла. Сатана ведь тоже внешне прекрасен и благороден, чтобы ликом своим и речами смущать сердца людей, а в особенности женщин. Вы, вероятно, думаете, что Чагин – ангел?
– Мне ли не знать, кто он, – усмехнулся бывший опер.
– Вы могли бы его убить ради спасения других людей?
– Вот так запросто? – переспросил Владимир. – Без повода и конкретной причины?
Ушатов задумался, а старик улыбнулся Лене:
– А я бы убил. Подкараулил бы его в темном переулке, и… или засел бы где-нибудь тут в кустиках с ружьецом и вечерочком пальнул бы в окно его машины. А потом лесом, лесом, под покровом темноты в свой домик… А лучше бы сел в машину и в город, где несколько десятков человек подтвердят, что я в это время сидел на совещании…
– А если не подтвердят?
– Да уж придумал бы себе алиби.
– Хватит! – пресекла опасный разговор Зина и посмотрела на Лену: – Вот ты была у него в доме – о чем хоть с ним говорили? Чагин вспоминал о нас?
Лена пожала плечами.
– Говорил. Сказал, что Володя приходил к нему с идеей создания охранной фирмы, но он не собирается идти ему навстречу, потому что у него есть своя собственная, а посему может Володю сторожем взять, если тот попросит…
– Сволочь! – почти равнодушно произнес бывший полицейский.
– Согласен, – прозвучал голос Альберта. – Я Чагина почти семь лет знаю. Пришел к нему за инвестициями, сказал, что у меня в министерстве хороший знакомый и можно заключить договоры на создание компьютерных программ для государственных учреждений. Правда, оплата, к сожалению, будет только после сдачи заказа, без всяких авансов и предоплат. Надо же технику хорошую брать, людей на работу, зарплату всем платить. И что? Леонид Петрович попросил ввести его в состав учредителей. Ему, стало быть, пятьдесят один процент акций, а мне сорок девять. Я согласился, дело пошло! Мое дело, учтите! Но через полтора года он провел эмиссию акций, и моя доля уменьшилась в десять раз. Пришлось ему же и продать свои обесцененные акции. А потом Чагин вообще перепродал предприятие своему приятелю, какому-то Тимофееву. Причем за очень хорошие деньги.
– Тимофееву? – удивилась Лена. – Его Иваном Алексеевичем зовут, а предприятие называется… то есть называлось «Майфербайт»? Я там работала. Недолго, меньше двух лет. Теперь фирма закрывается.
– Я в курсе, – кивнул Алик-бабник. – Это моя родная контора, название сам придумал. А если честно, то подсказала одна аспирантка с журфака – у нас тогда любовь была. Обидно, создавал фирму на века, люди ко мне пришли очень талантливые, поверили мне, и вот из-за зарвавшегося…
– Короче, и у вас есть повод! – обрадовался Сурин.
– Повод… – усмехнулся Альберт. – Вон Валентину Васильевну спросите, как пятнадцать лет назад Чагин предложил крышевать ее бизнес – чтобы процветал принадлежащей ей универсам, чтобы зарождающаяся торговая сеть «Валентина» развивалась…
– Торговая сеть «Валентина»? – снова удивилась Лена. – Это которая по всему городу сейчас гипермаркеты ставит?
– Та самая. Только принадлежит она теперь не нашей уважаемой соседке, а Леониду Петровичу, который, спасибо ему и на том, хоть что-то ей дал взамен, а не закатал старушку в бетон…
Альберт обернулся к молчащей Валентине Васильевне:
– Простите, что выдал вашу тайну…
Пожилая соседка кивнула:
– Я думала, все уж знают про это. Забрал он у меня все, что имела, что собрала за годы работы в торговле. Правда, выделил здесь участок и даже дом мне построил. Понял, вероятно, что лучше так сделать, чем ждать, что я киллера найму.
– Мясо, кажется, подгорело! – закричала Зина. – Мы тут болтаем, болтаем, а последить за шашлыком некому… Да и все равно разговоры не имеют смысла, никто его не убьет. По крайней мере, никто из нас. Я-то вообще считаю, что Чагину повезло в жизни, каждый хотел бы оказаться на его месте… Вот он на Леночку глаз положил, так что, его теперь Алик за это убить должен?
– За это не убью, – согласился Альберт.
– Никто на меня глаз не положил, – возразила Лена, чувствуя, что краснеет. – Леонид Петрович может какие угодно планы строить в отношении меня, но я сама выбираю, с кем мне встречаться и с кем строить свою жизнь…
Уже ночью, вернувшись домой и укладываясь в постель, Лена подумала, что Леонид Петрович, возможно, и имеет какие-то недостатки, но абсолютным злом, как уверяет профессор Сурин, не является. В свое время, в те годы, когда для того, чтобы выжить, занимаясь бизнесом, надо было быть жестким человеком, возможно, он и действовал не всегда законно, но Чагин никого не убил и ни у кого ничего не забрал даром. Теперь все эти обиженные люди могут говорить о нем что угодно, но ведь они не бедствуют: им не приходится вкалывать за гроши, экономить от зарплаты до зарплаты, которая неизвестно еще, будет или нет. Соседи, конечно, милые люди, но они, видя возвышение одного человека, невольно сравнивают себя с ним и свои неудачи списывают на его злую волю. Леонид Петрович, возможно, сложный человек, но не злодей. Во всяком случае, не выглядит таковым. И вообще, разве столько успешных и уважаемых людей приехали бы к нему на вечеринку, будь он злодеем?
