– Очень смело, – сказала Джулия, подойдя к нему, когда он остановился, разглядывая картину Кригхоффа. – Вы раздеваетесь?
– Боюсь, что на сегодня я уже получил свою долю унижений. – Гамаш кивнул на столик, где трое игроков в бридж сидели над картами.
Он наклонился и понюхал розы на каминной полке.
– Они прекрасны, правда? Здесь все прекрасно. – Голос Джулии звучал задумчиво, словно она уже начала скучать по «Усадьбе».
Потом он вспомнил Спота и подумал, что для Финни, вероятно, это последний приятный вечер.
– Потерянный рай, – пробормотал он.
– Что-что?
– Да нет, так, одна мысль мелькнула.
– Вы задаетесь вопросом: что лучше – царствовать в аду или прислуживать в раю? – с улыбкой спросила Джулия.
Гамаш рассмеялся. Мимо ее взгляда почти ничто не проходило – в этом она была похожа на мать.
– Видите ли, у меня есть на это ответ. Смотрите-ка, это же роза Элеоноры, – удивленно сказала она, показывая на ярко-розовый цветок в букете. – Можете себе представить?
– Кто-то уже говорил это сегодня, – вспомнил Гамаш.
– Томас.
– Верно. Он хотел узнать, нашли ли вы ее в саду.
– Это наша маленькая шутка. Роза названа в честь Элеоноры Рузвельт. Вы знаете?
– До этой минуты не знал.
– Мм… – проговорила Джулия, глядя на розу и кивая. – Она сказала, что поначалу чувствовала себя польщенной, пока не прочла описание в каталоге: «„Элеонора Рузвельт“: на клумбе
[32]
не смотрится, а у стены выглядит прекрасно».
Они рассмеялись, и Гамаш восхитился и розой, и цитатой, хотя так и не понял, какое отношение эта семейная шутка имеет к Джулии.
– Еще кофе?
Джулия вздрогнула.
В дверях с серебряным кофейником стоял Пьер. Его вопрос был обращен ко всем присутствующим, но смотрел он на Джулию и при этом слегка краснел. В другом углу комнаты Мариана пробормотала:
– Ну вот, пожалуйста.
Каждый раз, когда метрдотель появлялся в комнате, где была Джулия, на его лице появлялся румянец. Мариане были известны эти симптомы. Она всю жизнь прожила с ними. Мариана была девчонка без комплексов, всегда готовая развлечься вечерком. Ее можно было лапать и целовать в машине. Но на Джулии все хотели жениться, даже метрдотель.
Глядя на сестру, Мариана почувствовала, как кровь ударила ей в лицо, но по абсолютно иной причине. Пока Пьер наливал Джулии кофе, Мариана воображала, что вот эта огромная картина Кригхоффа в тяжеленной раме срывается со стены и бьет Джулию по голове.
– Посмотрите, напарничек, что вы со мной сделали! – простонала Сандра, поскольку Томас брал взятку за взяткой.
Наконец они поднялись из-за стола, и Томас присоединился к Гамашу, который разглядывал другие картины в комнате.
– Это Брижит Норманден, да? – спросил Томас.
– Да. Фантастика! Очень смело, очень современно. Дополняет Молинари и Риопеля. И в то же время сочетается с традиционным Кригхоффом.
– А вы, оказывается, разбираетесь в искусстве, – с некоторым удивлением сказал Томас.
– Я люблю историю Квебека, – ответил Гамаш, кивая на старую картину.
– Но для других картин это не объяснение, ведь так?
Гамаш решил немного пободаться:
– Вы меня проверяете, месье?
– Может быть, – признал Томас. – Редко удается встретить коллегу-самоучку.
– Тем более в плену, – сказал Гамаш, и Томас рассмеялся.
Картина, на которую они смотрели, была неброской, в сдержанных светло-коричневых тонах.
– Похоже на пустыню, – заметил Гамаш. – Безотрадное впечатление.
– Но это неверное впечатление, – возразил Томас.
– Опять двадцать пять, – сказала Мариана.
– Что, снова про розу? – спросила Джулия, обращаясь к Сандре. – Он все об этом говорит?
– Раз в день, как «Надежный старик».
[33]
Отойди подальше.
– Ладно, пора спать, – сказала мадам Финни.
Ее муж поднялся с дивана, и пожилая пара вышла из комнаты.
– Вещи совсем не такие, какими кажутся, – сказал Томас, и Гамаш удивленно посмотрел на него. – Я имею в виду, в пустыне. Вид действительно неживой, но на самом деле там все кишит жизнью. Просто вы этого не видите. Жизнь прячется, чтобы не быть сожранной. В Южно-Африканской пустыне есть одно растение, которое называется каменным. Знаете, как оно выживает?
– Дай подумать. Оно притворяется камнем? – спросила Джулия.
Томас стрельнул в нее недовольным взглядом, но его лицо тут же приняло прежнее дружеское, приветственное выражение.
– Вижу, ты не забыла ту историю.
– Я ничего не забываю, Томас, – сказала Джулия и села.
Гамаш наблюдал. Финни редко говорили между собой, но если и делали это, то слова их были наполнены смыслом, непонятным для Гамаша.
Томас задумался на мгновение, потом обратился к Гамашу, который мечтал улечься наконец в кровать, хотя больше всего ему хотелось выслушать эту историю.
– Оно притворяется камнем, – сказал Томас, сверля глазами Гамаша.
И тот вдруг осознал, что слова Томаса имеют скрытый смысл. Что Томас хочет что-то донести до него. Вот только что?
– Чтобы выжить, оно должно скрываться. Притворяться тем, чем не является на самом деле, – продолжил Томас.
– Это всего лишь растение, – возразила Мариана. – Оно ничего не делает специально.
– Оно такое хитроумное, – сказала Джулия. – Инстинкт самосохранения.
– Это всего лишь растение, – повторила Мариана. – Не говори глупостей.
Оригинально, подумал Гамаш. Оно не осмеливается выставлять себя в своем истинном виде, потому что опасается за свою жизнь. Не это ли сейчас сказал ему Томас?
Вещи не такие, какими кажутся. Он начинал верить в это.
Глава четвертая
– Мне понравился сегодняшний вечер, – сказала Рейн-Мари, забираясь под прохладные крахмальные простыни рядом с мужем.
– И мне тоже.
Он снял свои полукруглые очки и положил раскрытую книгу на кровать. Вечер стоял теплый. Окно их крохотного номера выходило на огород и было единственным, а поэтому устроить сквозняк не получалось; впрочем, при распахнутом окне легкие ситцевые занавеси чуть колебались. Лампочки на прикроватных тумбочках освещали лишь малую часть комнаты, остальное было погружено в полумрак. От бревенчатых стен и от сосен в лесу пахло деревом, из огорода доносился пряный аромат трав.
