В 1889 году французы под руководством Эйфеля подняли над Парижем его новый символ – трёхсотметровую ажурную стальную башню, потрясшую посетителей Парижской всемирной выставки.
Ещё через год, в 1890-м, английские инженеры Фаулер и Бейкер протянули над заливом Ферт-оф-Форт в Шотландии железнодорожный мост длиной в полтора километра.
Русские строители в 1880 году закончили в Ташкенте Транскаспийскую магистраль, а в 1892 году начали строить Транссиб.
С 6 по 15 апреля 1896 года в Афинах стараниями Пьера Кубертэна прошли первые Олимпийские игры. А через четыре года, на рубеже двух столетий, в 1900 году, стараниями лорда Китченера (того самого) мир «обогатился» стратегией «выжженной земли» в англо-бурской войне в Южной Африке.
В том же 1900 году англичанами был создан и первый в мире концентрационный лагерь там же, в Южной Африке, для буров.
Первого августа 1914 года в Европе «открылась» Первая мировая война, а пятнадцатого августа этого же года в Америке открылся Панамский канал.
Капитал гордо заявлял, что всё это, кроме войны, – плоды его усилий. Но мосты, прокатные станы, каналы, лампочки накаливания, фонографы и рентгеновские аппараты – абсолютно всё, что делало жизнь более осмысленной и изобильной, создавал Труд. И только создание войны Капитал мог по праву поставить себе в единоличную заслугу.
За двадцать восемь лет до августа 1914 года Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в журнале «Вестник Европы» писал: «Добрые гении пролагают железные пути, изобретают телеграфы, прорывают громадные каналы, мечтают о воздухоплавании, одним словом, делают всё, чтобы смягчить международную рознь; злые, напротив, употребляют все усилия, чтобы обострить эту рознь. Политиканство давит успехи науки и мысли и самые существенные победы последних умеет обращать исключительно в свою пользу»…
Так думал и чувствовал человек глубоко русский и одновременно гражданин мира не в пошло-барственном толковании этого понятия, а в понимании созидательном, грядущем. Щедрин тонко уловил нарастающее несоответствие производительной мощи человечества и общественного устроения этого человечества.
Уже современник Мировой войны, также русский, Максимилиан Волошин, сказал тоже хорошо: «Это ведь ложь, что это война рас. Это борьба нескольких государственно-промышленных осьминогов. Они совершают свои гнусные пищеварительные процессы, а им посылают отборных юношей»…
Так мыслили русские деятели культуры – деятели подлинной культуры, то есть гуманистической культуры.
Что же касается европейской «гуманистической» мысли, то Французская лига прав человека и гражданина устами своего президента Бюиссона в августе 1914 года обратилась «к нации» так: «То, что разразилось сегодня, – это смертельный поединок двух религий: религии Силы и религии Права. Это освободительный крестовый поход демократии».
А пока лицемеры идиотствовали, берлинская электрическая фирма «Санита» с Фридрихштрассе, 131, писала своему партнёру, женевской фирме «Феликс Бадель», деловое письмо: «Наша модель раздвижного костыля – модель военная и представляет предмет первой необходимости. Мы хотим поэтому привлечь всё ваше внимание к вопросу экспорта костылей за границу; у вас, без сомнения, имеется возможность вести дела с Францией и Россией и сбывать туда наши раздвижные костыли, которые скоро станут очень выгодным товаром».
КАК ВИДИМ, германской фирме «Санита» не было нужды печалиться о начавшейся войне, если немцы не без прибыли начали сбывали костыли Антанте для инвалидов, появляющихся во Франции и России благодаря немцам… При этом и торговцы в России и Франции тоже не оставались в накладе.
А вот англичане издавна выгодно торговали жирами, важными для производства взрывчатых веществ. И из своих колоний они поставляли теперь эти жиры… Германии. Оттуда же шёл в Рейх и корм для скота. Всё – по ценам военного времени, то есть втридорога.
В 1927 году бывший британский военно-морской агент в Швеции, отставной контр-адмирал Консетт, опубликовал книгу «The Triumph of Civil Forces» (в 1966 году она была переиздана под названием «The Triumph of Unarmed Forces» – «Триумф невооружённых сил»). Консетт привёл в ней документальные данные о торговле Англии со скандинавскими странами теми товарами, которые затем перепродавались в Германию. Шесть миллионов тонн меди, никеля, свинца, олова, цинка и полтора миллиона тонн продовольствия – вот только то, о чём знал и докладывал в Лондон один только Консетт! А ведь Скандинавия была не единственным каналом перепродажи. Товары из-за океана и из стран Антанты шли в Германию и через Голландию, через Швейцарию…
Уже во времена президентства второго Рузвельта, Франклина Делано, комиссия сенатора Ная не просто раскопала сведения о связях американских и германских трестов, но обнаружила сенсационные данные о выполнении в США военных заказов Рейха во время войны. Шума было много, но шумели зря. Могло ли быть иначе, если число филиалов крупнейших монополий США в Рейхе переваливало тогда за полсотни?
Кто-то, может быть, и рассчитывал на недолгую войну – в пропагандистских ведомствах, например, где профессиональные писаки забрасывали противника шапками. Но люди дела уже до войны отдавали себе отчёт, что быстрых побед в этой войне не предвидится.
Позднее кое-кто хотел выставить недалёкими идиотами немцев на том основании, что план Шлиффена предусматривал разгром Франции за 8 недель. Однако высшее руководство Рейха отнюдь не играло в солдатики. План – это план-максимум. А реально в Германии перед войной за счёт форсированного импорта были созданы военные запасы дефицитного сырья (хлопка, селитры, цветных металлов) на 6—12 месяцев. Вот на какие сроки войны ориентировались в Германии реально. Промахнулась, конечно, Германия, но порядок явления был всё же уловлен.
В странах Антанты особой заблаговременной экономической подготовки не проводили. Не потому, что не собирались воевать, а по другим совершенно причинам.
В России, скажем, всё объяснялось гнилостью и некомпетентностью высшего руководства.
В Англии же и Франции причина была, напротив, в осведомлённости. Тем, кто планировал близкие сверхприбыли на военной дороговизне, было ни к чему накапливать запасы по дешёвым довоенным ценам. Ведь их могли с началом войны и реквизировать. Было проще выждать и закупать во время войны, «исполняя патриотический долг». А недостатка в сырье с началом войны ни Англия, ни Франция не испытывали, за исключением короткого периода после объявления Германией неограниченной подводной войны в начале 1917 года.
Этот вид войны на морских коммуникациях мог и впрямь создавать проблемы с поставками из колоний, из Америки – Северной и Южной, из нейтральных стран. И создавал… Но подводные лодки стали грозой морей не сразу. А всего ведь заранее не предусмотришь.
В общих же чертах Большой Капитал заранее знал: война будет долгой, потому что руководить ей будет он. И, как из любого выгодного предприятия, прибыль тут надо было получать до тех пор, пока её не начнут перевешивать возможные убытки в виде восстаний уставших народов.
