Полли закатила глаза.
«Мне придется ее уволить». При мысли об этом у Оливии появилось ощущение, будто в животе образовался ледяной шар. Ей казалось, что это неправильно – порушить чью-то жизнь, независимо от того, как этот человек себя ведет, – ради того, чтобы сохранить место, на котором она все равно не останется.
Сверху раздался грохот. Полли подняла голову, и Оливия возблагодарила бога за то, что их беседа прервалась, пусть и временно.
Грохот раздался снова, и на этот раз он был еще сильнее. На люстре задрожали хрустальные подвески.
Может, в дом ворвалось стадо слонов?
Повернувшись, Оливия направилась в холл, где обнаружила остальных горничных, лакея и кухаркиных помощниц, – она-то сама что здесь делает? – которые смотрели на потолок.
– Что это? – спросила Оливия.
Позади нее раздался сдавленный смех. Полли шла следом за ней.
– Это его светлость!
Отличная шутка. Оливия хотела разубедить ее, но ее перебили другие горничные.
– Как раз сверху находятся его покои, – сказала Дорис. Эта худощавая горничная с кроличьим личиком понравилась Оливии, потому что была более склонна к мечтаниям, чем к мятежу.
Мьюриел перекрестилась.
– Возможно, это последние аккорды, – проговорила она.
– Последние аккорды чего? – спросила Оливия.
– Мьюриел уверена, что у него сифилис, – ответила Полли.
– Полли!
– Знаешь что, не я это говорила! – Полли подбоченилась. – Но если есть более разумное объяснение его поведению, я бы хотела его услышать. Сначала его сердце надрывалось от горя, и он носился по всему городу, чтобы устроить такие роскошные похороны, какие были только у папы римского. Потом ты узнаешь, что он перебил все зеркала, сорвал траурную повязку и не позволяет приносить себе еду. Проходит лето – и вот он уже не покидает свои покои. Полагаю, он не выйдет из них, даже если в доме начнется пожар. До такой степени мозг может поразить только сифилис, вот что!
Оливия глубоко вздохнула. Теперь казалось, что Марвик наверху колотит чем-то по стенам. Хотелось бы надеяться, что не головой. Или все-таки лучше, чтобы он бился об стену именно ею? Нет, она не может желать того, чтобы он повредил себе мозг. Возможно, герцог еще исцелится, а его мозг когда-то работал просто отлично.
В коридор набились еще несколько слуг и с глупым видом уставились вверх. Прекрасно! Ни у одного из них не хватало смелости для того, чтобы подняться к герцогу и узнать, что происходит, – даже у его лакея, который в углу обнимался с помощницей кухарки.
Оливия покосилась на ведущую вверх лестницу. Ни в одном документе из шкафа она так и не нашла информации личного характера. Насколько велики шансы на то, что в двух последних папках ей попадется что-то нужное? Если только герцог не припрятал самые важные личные документы где-нибудь под подушкой, осталось обыскать только его покои.
Да поможет ей бог! Оливия попробует уговорить безумца выйти из своей комнаты.
Сделав еще один глубокий вдох, она собрала юбку в кулаки и стала подниматься по лестнице.
– О, не ходите туда! – высоким, испуганным голосом воскликнула Мьюриел. – В прошлый раз это была бутылка, а на этот раз может оказаться и нож, мэм!
Откуда Мьюриел об этом известно? Оливия повернулась назад.
– Викерз, вы чудовищный сплетник.
Викерз виновато пожал плечами.
– Будьте мужчиной! – обратилась к нему Полли. – Ступайте наверх вместе с ней!
Оливия обрадовалась неожиданной поддержке. Но Викерз лишь нырнул за спину помощницы кухарки.
– Я… я занят, – сказал он.
– Трус! – бросила ему Оливия. Смешки остальных слуг пришлись ей не по нраву. Она обвела собравшихся сердитым взглядом.
Воцарившееся молчание вполне ее удовлетворило.
Тем не менее, расправив плечи, Оливия заставила себя добавить:
– Если я не вернусь через четверть часа…
«…позовите полицию», – договорила бы на ее месте другая. Но не Оливия. Полиция ее совершенно не устроит.
Как только Оливия приоткрыла дверь в гостиную герцога, шум прекратился. Она нерешительно замерла в дверном проеме, споря с собой. Если грохота больше нет, есть ли необходимость наведываться к Марвику?
А вдруг он ранен и упал?
Но, даже если и так, входит ли в ее обязанности выяснять это?
Возможно, нет. Но, если она хочет каким-то образом надолго выманить Марвика из его покоев, чтобы обыскать их, необходимо начать кампанию, и чем скорее, тем лучше. Прямо сейчас! Оливия зашагала к внутренней двери.
Стук был слишком робким – так ей показалось. «Робость фатальна для лидерства. Мужчины хотят услышать оправдание, чтобы поверить во что-то более великое, чем они сами; неумелый хвастун одолеет их быстрее, чем великий человек, который себя не расхваливает». Марвик написал это в своих раздумьях о Веллингтоне.
Закусив губу, Оливия постучала увереннее. После продолжительной паузы герцог ответил:
– Войдите!
Он ответил! Ошеломленная, Оливия помедлила. А потом, расправив юбки, вошла, готовясь при необходимости пригнуться.
В комнате стоял обычный полумрак, портьеры были задернуты. Понадобилось несколько мгновений, чтобы глаза привыкли к темноте. К удивлению Оливии, казалось, что все вокруг в порядке: мебель на месте, никаких разбитых бутылок – за исключением той, которую он бросил в нее: те осколки все еще поблескивали в ближайшем углу.
Пачки бумаг собраны и передвинуты. Одна из них лежала на сундуке, стоявшем в изножье кровати. Другая оказалась на стоящем у окна письменном столе. Где же остальные? Оливия взмолилась, чтобы он не сжег их.
Сердце забилось быстрее, когда она повернулась к герцогу. Он сидел на кровати, почти скрываясь в тени балдахина. Лишь его глаза поблескивали в полумраке.
– А-а… – протянул Марвик. – Моя новая экономка.
Как может человек, который так прекрасно пишет, настолько измениться, превратиться в такое чудовище? Трудно даже представить, что это тот самый вельможа, который написал все эти эссе. И она должна заставить его выйти из комнаты! Господи, что же он тут делал? Его язык не заплетается, в воздухе нет запаха алкоголя и табака – слава богу! Зато Оливия почувствовала запах… пота. Он не был неприятным, но это был запах пота.
– Ваша светлость, – промолвила она, вспоминая, что нужно сделать книксен. – Я услышала какой-то шум и решила подняться, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.
– Думаю, об этом можно поспорить. Мисс Джонсон, – добавил он с ударением.
Оливия старалась не обращать внимания на жар, опаливший ее лицо. Неужели у него нет стыда? Зачем он напоминает ей о своем безобразном поведении во время их последней встречи? Ей ужасно хотелось процитировать герцогу его самого: «Мы слишком часто ошибаемся, принимая за привилегию людей высокопоставленных низменные поступки, которые в среде бедняков мы назвали бы грехом».
