– Дело очень плохо, – проговорил он. – Разбойники в этой части города! Прошу вас, ваша светлость, поскорее сообщить об этом в полицию.
Аластер стоял у дверей. Он оглядывал комнату с таким видом, словно ожидал, что в любую минуту из-за резьбы может выскочить какая-то опасность.
– Моей кузине необходим отдых, – бросил он, – а не бессмысленный опрос какого-нибудь никудышного инспектора. Полагаю, я могу надеяться на ваше благоразумие?
Доктор выпрямился, оторвавшись от своего стетоскопа. Обиду он выразил тем, что громко захлопнул крышку своего чемоданчика.
– Само собой, – промолвил он. – Имя миссис Льюис никогда не сорвется с моих уст.
Как только дверь за доктором затворилась, Оливия улыбнулась.
– Еще один псевдоним, – заметила она. – Как ты думаешь, сколько еще у меня будет придуманных имен?
Сев на край кровати, Аластер посмотрел на нее.
– Больше ни одного, если это будет зависеть от меня.
Оливия подняла на него взгляд, чувствуя, что внутри у нее вспыхнул теплый и приятный огонь, пытавшийся вырваться наружу. Ощущение благоденствия было результатом действия лечебного настоя, который дал ей доктор, чтобы облегчить боль в горле. От настоя Оливию одолевала сонливость, руки и ноги превратились в кисель, а о мелочах она и думать забыла. Но она могла принять заботу Аластера, вызванную обстоятельствами, за его привязанность… За вечную любовь… В это мгновение она могла даже вообразить, будто герцог хочет убедиться в том, что ей не понадобятся придуманные имена, если он всегда будет заботиться о ней.
– Зачем ты привез меня сюда? – спросила она. Бертрам остался в квартире Мура, чтобы сказать, что лакей его жены сначала пытался вымогать у него деньги, а потом напал на него.
– Ты нуждалась в помощи врача, – безучастно промолвил Аластер. – И в отдыхе. Квартира на Брук-стрит ни для того, ни для другого не подходит.
– Но ты же мог привезти меня к себе домой. – Ей почему-то стало казаться, что его дом – это своего рода мифическое место, которому она когда-то принадлежала, а на основании этого принадлежала и самому Марвику. Оливия понимала, что такие вещи должны ее встревожить. Но она была как в тумане, ее одолевало ощущение легкости и полета, так что беспокоиться о чем-то она была не в состоянии.
– Мог бы, – задумчиво проговорил Аластер. – Но тогда, без сомнения, прислуга… сделала бы свои выводы.
Да, конечно. Все они считали Оливию воровкой. Если бы Аластер снова привез ее в свой дом, они пришли бы к выводу, что он мстит ей каким-то изощренным способом.
Но тут Оливия поняла, что ей все равно.
– Да какая разница! – бросила она.
– Для меня – существенная, – сказал герцог. – Я бы не хотел, чтобы на тебя так смотрели.
Оливия задумалась. Она была озадачена тем, что он сказал, но не могла подобрать слов, чтобы выразить это чувство. В голове царил хаос.
– Как смотрели? – наконец спросила она.
– Так, как эти мегеры в деревне глазели на тебя. – Его подбородок напрягся. – Никто и никогда больше не будет так на тебя смотреть.
Из ее груди вырвался смех. Оливия зажала рот рукой, дивясь таким веселым звукам.
– Ох, Аластер! Это же не в твоей власти.
– Да? – Он как-то странно посмотрел на нее. – Думаю, что в моей.
Оливия затаила дыхание, внезапно пожалев о том, что находится под действием лекарства. Лучше бы ее разум сам постиг смысл его слов, и ей не пришлось бы обращаться к герцогу с просьбой растолковать их.
– Каким это образом? – все-таки спросила она.
В дверь постучали. Аластер недовольно поморщился и встал.
– Должно быть, это Бертрам.
Оливия наблюдала за тем, как он прошел через дверь в гостиную, слышала приглушенные мужские голоса. А потом до нее донеслась четкая фраза Аластера:
– Нет, – сказал он. – Вы не будете разговаривать с ней.
Оливия приподнялась.
– Впусти его, – попросила она.
Аластер с мрачным, как туча, выражением лица показался в дверях.
– В твоем состоянии? Абсолютно…
– Со мной все хорошо. – Так лучше, – именно в таком состоянии ей стоит говорить с Бертрамом. Все казалось ей неясным, туманным, лишенным углов. Оливии не хотелось слишком четко вспоминать те мгновения – мгновения, когда она спасла Бертрама от заслуженного наказания.
– Пусть войдет, – снова сказала она. – Правда, Аластер… Я понимаю, что делаю.
Рот Аластера превратился в тонкую черту. Он развернулся.
– Пять минут, – бросил герцог.
Что за тиран! Оливия готова была улыбнуться, правда, при виде отца это желание покинуло ее. Бертрам казался усталым, под его глазами залегли темные круги; он был похож на человека, которого мучает тайна, и при этом он понимает, что вот-вот выдаст ее.
Он выглядел именно так, как должен был выглядеть. Оливия холодно смотрела на него, пока он шел к ее кровати.
– Я не… – забормотал он, вертя в руках шляпу, – я не знаю, что именно должен вам сказать.
– Как удивительно!
Он поморщился.
– Я этого заслуживаю. Но я…
– И еще большего. – Снадобье доктора не полностью заглушило ее чувства. Оливия ощутила гнев – яркий, пылающий. Возможно, он вообще никогда не выгорит. – Вы заслуживаете гораздо большего. Вы всему обязаны моей матери. Она могла погубить вас. Я никогда не пойму, почему она так любила вас, что не сделала этого.
Шляпа Бертрама смялась, поля порвались.
– Мне было двадцать два, когда я с нею обвенчался. Я ничего не понимал. Вы меня слышите? Я был молод, глуп и безумен…
– Она тоже. Но ее любовь не отступила ни перед чем. И у вас больше доказательств этого, чем у любого другого человека!
Бертрам уронил голову. Оливия слышала его неровное дыхание.
– Да, – наконец сказал он. – Она была гораздо лучше, чем я заслуживал. – Бертрам снова поднял голову, и Оливия увидела боль в его глазах. Это рассердило ее еще больше. Какое он имеет право испытывать боль? – Я хочу, чтобы вы знали, – проговорил Бертрам, – к действиям Мура я не имею никакого отношения. Он был человеком моей жены – ее охранником – еще со времен ее юности. И по-моему, он был сумасшедшим. Поверить не могу, что моя жена как-то связана с его поступками…
Аластер издал резкий, пренебрежительный смешок.
– Так дело не пойдет, – заметил он.
Бертрам повернулся к нему.
– Вы ее не знаете, – пробормотал он. – Моя жена – не убийца.
– Да я и не собираюсь с ней знакомиться, – холодно сказал Аластер. – Вы должны будете позаботиться о том, чтобы этого никогда не произошло. Отправьте ее в приют. Или назад в Америку – разницы никакой. Но она не должна оставаться в Англии.
