Казалось, что Хилди нет уже целую вечность, хотя на самом деле прошло не больше четверти часа. И все равно Оливия была уверена, что если проведет еще хотя бы пять минут в воде, ноги ее превратятся в хвост, а руки – в плавники.
Она просто выйдет из лохани, набросит халат и станет терпеливо дожидаться возвращения Хилди, сидя на стуле. Ну какой от этого может быть вред?
Она медленно поднялась, балансируя на здоровой ноге, но выпрыгнуть, конечно, не могла – хотя у нее и была такая мысль, но сразу же пришлось от нее отказаться, – поэтому решила, что придется, по крайней мере на какую-то долю секунды, перенести вес на больную ногу. Недолго думая, она подняла распухшую и теперь имевшую синюшный оттенок ногу над краем лохани и осторожно поставила на простыню, расстеленную под ней.
Закусив губу, Оливия сосчитала до трех и шагнула на больную стопу.
Адская боль свалила ее на пол; нога, которая все еще была в воде, зацепилась за край лохани, и та с грохотом опрокинулась. Теплая мыльная вода промочила простыню и растеклась по полу.
Проклятье!
Левое бедро, которое приняло на себя всю тяжесть тела, обожгло болью так, что она с трудом вдохнула и едва не заревела в голос. Боже милостивый, какая же она неуклюжая!
Из коридора донеслись быстрые шаги, затем послышался стук в дверь.
– Оливия! – Это, конечно, был Джеймс. Ну кто же еще. – С тобой все в порядке?
От озабоченности в его голосе сердце ее едва не выскочило из груди, и она солгала:
– Да, все хорошо.
– Я слышал какой-то грохот. Почему твой голос доносится откуда-то снизу, словно с пола?
– Я споткнулась. Ничего страшного. – На последнем слове голос ее сорвался.
– Я вхожу. – Он потряс дверную ручку, но дверь была заперта.
Входит? Оливия села, позабыв про ушибленное бедро. Где же полотенце?
– Не нужно. Хилди скоро вернется.
– Так ты одна? – ужаснулся он. – Отойди от двери.
«Бах!» Дверь сотряслась от удара, и дерево вокруг ручки затрещало. Оливия схватила мокрое полотенце и обернулась им как могла, но оно едва прикрывало зад.
– Джеймс! – в панике крикнула она. – Меня не надо спасать.
– А я думаю, что надо.
«Бах!» В этот раз дверь распахнулась, и Джеймс влетел в комнату словно выпущенный из катапульты, поскользнулся в мыльной луже и, секунду помахав руками в воздухе, шлепнулся рядом с ней. Сюртука на нем не было, а закатанные рукава обнажали мощные предплечья. В зеленых глазах застыло изумление.
Когда он медленно приподнялся, глаза его едва не выползли из орбит.
– Ты раздета?..
Кожа ее запылала – в резком контрасте с холодным мокрым полотенцем, прикрывавшим грудь. Но у нее же есть гордость, черт побери все на свете. Она задрала подбородок и, тряхнув мокрыми волосами, заявила:
– Если бы мне дали такую возможность, я сказала бы, что сегодня не принимаю.
* * *
Иисусе. Оливия лежала рядом с ним на полу, и полотенце, которым была обернута, мало что оставляло воображению. Он видел нежные вершины грудей и изящный изгиб попки, выделяющейся под мокрой тканью. Но главное – шелковистые обнаженные ноги. Сладкий запах лаванды, мыла и самой Оливии ударил ему в голову, и Джеймс едва не позабыл, из-за чего вышиб дверь. Мысленно встряхнувшись, он попытался оправдать свое столь необычное появление:
– Грохот, который я услышал из коридора, не походил на обычный вечерний гвалт в пивной, и я… забеспокоился.
И это еще мягко сказано. Он представил, что ее придавило тяжелое бюро или что она лежит в луже крови… и запаниковал. Приступ чистейшей паники и заставил его выбить дверь. Только теперь, убедившись, что Оливия цела, он снова мог нормально дышать. Кажется.
– Как ты очутилась на полу?
– Почти так же, как и ты: вот только стояла, потом раз… – Она взмахнула тонкой рукой.
Он обхватил ее щеку ладонью.
– Где-нибудь болит? Помимо ноги я имею в виду?
Она заколебалась, словно решая, стоит ли ему говорить.
– Бедро… немножко.
Она коснулась своего левого бедра, и его взгляд метнулся туда. Несмотря на соблазн отвернуть полотенце и осмотреть ушиб, он сдержался.
Ему от многого приходилось удерживаться, например от того, чтобы поцеловать эти сочные губы, провести ладонями по восхитительному телу, а потом подхватить ее на руки и отнести на кровать, которая находилась всего в нескольких шагах.
Но дверь в комнату была нараспашку, кое-как болталась на петлях, поэтому, погладив пальцем гладкую кожу щеки, Джеймс с сожалением отстранился и поднялся на ноги.
Она судорожно подтянула полотенце на груди повыше.
– Что ты собираешься делать?
Вместо ответа он осторожно взял ее на руки, а она, одной рукой придерживая полотенце, обхватила его за шею.
– Стул или кровать? – спросил Джеймс.
– Стул, – ответила она быстро.
Он отнес ее к простому стулу с деревянной спинкой и потихоньку опустил на сиденье – во второй раз за этот вечер. Полотенце зацепилось за его руку, и он мельком увидел кусочек голой попки.
Длинные каштановые локоны влажной темной массой лежали на кремовой коже плеч. Сверху ему была хорошо видна глубокая ложбинка между пышными грудями. Оливия сидела, скромно скрестив ноги, и поза была безупречно пристойной, если бы ноги не были обнаженными аж до верхней части бедер. Плоть его затвердела, и несколько мгновений он стоял и глазел на нее как идиот.
Оливия вскинула бровь и указала на розовое шелковое одеяние на кровати.
– Ты не принесешь мне халат?
– Конечно. – Проклятье, сам мог бы додуматься.
Он прошагал к кровати, взял вещицу в руки и уже собирался было отдать Оливии, когда раздался пронзительный вскрик.
Они оба обернулись к двери и увидели Хилди, прижимавшую ладони к побледневшим щекам.
– Все в порядке, – попыталась успокоить служанку Оливия. – Мистер Эверилл по ошибке подумал, что я в беде…
– Да. Как глупо с моей стороны! – Джеймс, не удержавшись, закатил глаза.
– …и попытался прийти на помощь.
– Д…дверь, – заикаясь, вымолвила Хилди.
Джеймс почувствовал, что краснеет.
– Я поговорю с хозяином, чтобы дал вам другую комнату. Прямо сейчас к нему и пойду.
Он сделал было два шага к двери, но Хилди преградила ему путь:
– Минуточку, сэр.
Ее суровый взгляд опустился на его руку, в которой был зажат розовый шелк.
– А, прошу прощения, – промямлил Джеймс, протягивая служанке халат.
