Стоп! Решение пришло неожиданно, как озарение, из недр его души, как вспышка неимоверной, нестерпимой боли, пронзившей в одно мгновение все тело. Да, он лично пойдет на переговоры. Это сейчас единственный вариант спасения пленных, возвращения ситуации в прежнее русло. Игорь Николаевич обвел взглядом оцепеневший батальон; вероятно, информация шепотом передана уже от головы колонны к хвосту. Кто-то приказал заглушить двигатели боевых машин, и комбат почувствовал оглушительность внезапно наступившей тишины. На него теперь, как на спасителя, взирали десятки пар глаз, горя огнем сплоченной звериной стаи. Люди готовы были подчиниться любому его приказу, поскольку своему командиру полностью доверяли, знали, что он, комбат, не станет прикрываться их телами, как не будет жертвовать чьей-то жизнью ради пустых слов и лозунгов. Когда смерть подступает очень близко, все сразу становится на свои места: ложь обнажается, пропаганда превращается в застывшие, ничего не значащие слова, подвиг – дело чести выполняющего свой долг, и только смерть остается смертью – холодной, никого не щадящей, бесстрастной…
– Сержант Куценко!
– Я! – К комбату тотчас подбежал парень с испуганным лицом. За спиной у него маячила радиостанция с антенной высотой не менее двух метров, которая раскачивалась во время его довольно неуклюжего бега.
– Замкомбата мне на связь, живо!
– Старший лейтенант Замиховский!
– Я, – бойко ответил ротный, преданно глядя в глаза командиру. Он сейчас был готов ко всему, только бы кто-нибудь, хоть сам черт, взял на себя ответственность за происходящее.
– Значит так, организовать охрану и оборону головной и средней частей колонны батальона. Самому…
– Товарищ майор, капитан Белоконь на связи, – доложил сержант-связист.
Игорь Николаевич крепко сжал микрофон, так что жилы вздулись на запястье.
– Капитан Белоконь, остаешься за комбата до моего возвращения.
– Что-что? – Слова замкомбата утонули в шипении наушников, из мелких отверстий звуковой пеленой лился потусторонний шум. Игорь Николаевич сочно выругался и затем громко, уже не обращая внимания на окружающих, бросил в микрофон:
– Жуй хорошо! За комбата остаешься до моего возвращения.
– Ясно! – прозвучало короткое подтверждение.
Игорь Николаевич, не стесняясь площадных армейских выражений, наиболее доходчивых в таких случаях, приказал организовать охрану хвостовой части колоны, подготовить батальон к бою. Упомянул о распоряжениях, отданных Замиховскому.
– Если через полчаса со мной не будет связи и я не вернусь, батальон к бою и выкосить все к едрене фене, понял?!
– Понял!
Комбат повернулся к связисту:
– Снимай радиостанцию живо!
Тот с какой-то собачьей преданностью повиновался, отделываясь от портативной коробки с такой быстротой, словно она жгла ему руки.
– Замиховский!
– Я!
– Как можно скорее пулеметный расчет с двойным бэка и двое снайперов – вон на ту высоту, – комбат рукой указал выдающуюся впереди скальную башню, – только скрытно. Проинструктировать: открывать огонь по моей команде. А если начнется пальба, сметать все, что видят.
– Так точно!
3
Распоряжения летели во все концы, словно телеграммы-молнии, разрезая пространство, ужасая точностью и смертоносной сутью происходящего. Затем командир батальона закинул за плечо обе лямки радиостанции и, расправляя плечи, как паруса, уверенно направился в единственном направлении – навстречу темным демонам гор. Но сам он, легко двигающийся, упруго перепрыгивающий с камня на камень, казался наблюдавшим бойцам и офицерам беззащитной мишенью, маленькой черной точкой, то исчезающей за валунами, то снова возникающей. Игорь Николаевич знал об этом, как знал наверняка, что и свой, и чужой снайперы ведут его, прищурившись в прицел. Он меньше всего думал об опасности, понимая, что только так можно сейчас действовать, что это, как ни странно, самый безопасный путь. Потому что он играл не по общепринятым правилам открытой войны, а по их, чеченским законам. И хотя омерзительное ощущение того, что он мишень, которую в любой момент может бестрепетной рукой снять невидимый снайпер, никуда не улетучилось, он двигался с невыразимой легкостью и внутренним спокойствием.
– Стой! – услышал Игорь Николаевич у себя за спиной голос с характерным акцентом. Он ждал этой встречи и все же вздрогнул от неожиданности. Но уже в следующее мгновение оправился. Решил помолчать, не отвечая и не оборачиваясь.
– Подними руки! – грозно приказал голос, и комбат так же молча повиновался, приподняв вместе с руками и лямки радиостанции.
Вдруг прямо перед ним как из-под земли вырос огромный, заросший черной щетиной, одетый в странный балахон чеченец. Лицо его было сумрачным и беспристрастным, в глазах светилась непреклонная воля, свойственная прирожденным душегубам. Таких бесполезно просить о чем-нибудь; они живут в мире своих звериных представлений, где властвуют инстинкты. Чеченец молча расстегнул у него на поясе кобуру и ловким движением извлек пистолет. Затем вырвал из правой руки радиостанцию и посмотрел на Игоря Николаевича взглядом дикаря, красноречиво говорящим что-нибудь устрашающее, типа: «Ну, теперь мы тебя изжарим и сожрем». «Добро пожаловать в ад», – с холодной ухмылкой сказал сам себе Игорь Николаевич, и сердце его непроизвольно сжалось, а затем вдруг раскрылось, как у сильно захмелевшего человека, которому море по колено. Оно забилось беспокойным, диким боем, как будто хотело вырваться из груди независимо от его желания, и он физически ощущал клокочущую у горла кровь. Нельзя сказать, что ему не было страшно и это ощущение было приятно. Но невозмутимость уже взяла верх над всеми чувствами, глубокий глоток прохладного горного воздуха вернул ему самообладание в тот самый момент, когда он почувствовал ствол, воткнувшийся в спину. Игорь Николаевич был только в разгрузнике, поскольку тяжелый бронежилет, непригодный для задуманной операции, он небрежно бросил сержанту вместе с автоматом перед тем, как отправиться к горцам.
– Сэчас за мной. Бэз глупостей, – проговорил чеченец, показывая взмахом согнутой руки направление движения, и Игорь Николаевич с удивлением обнаружил, что в грязно-черной бороде все-таки существует щель, напоминающая человеческий рот. А он полагал, что это существо способно изъясняться лишь знаками.
Комбат, слегка наклонив голову от закипающей внутри ярости, все же покорно последовал за громилой на расстоянии двух метров, в то время как сзади слышал легкое шуршание тела, такого же проворного и юркого, как горный баран. Они шли не слишком долго, не больше четверти часа, пока наконец не оказались в хорошо защищенном месте между возвышающихся скал. «Да, сюда, пожалуй, и минометы не достали бы», – с тоской подумал Игорь Николаевич, глазами скользя по местности и определяя предполагаемые маршруты движения групп захвата. На всякий случай. Для командира такая информация никогда не бывает лишней.
К удивлению Игоря Николаевича, после прохода под нависшей над тропой угрюмой скалой, которая, кажется, вот-вот готова была обрушиться на испытывающих ее терпение людей, он вдруг оказался перед вооруженной группой. В ней было не более полутора десятка человек, и одеты они были совершенно по-разному: кто в потрепанном камуфляже, кто в нелепом сочетании всех возможных видов одежды – национальной, военной и спортивной. У некоторых на голове были с лихим вызовом навороченные повязки, как у головорезов. Игорь Николаевич вспомнил, что точно так же нередко повязывают платки и его десантники, что придает им грозно-величавый вид и делает их похожими на дерзких пиратов из древних легенд. Но комичность оттопыренных коленок грязных спортивных брюк и потрепанных кроссовок входила в противоречие с трагичностью, возникающей, когда глаза упирались в увесистые стволы автоматов и сталкивались со свинцово-тяжелыми взглядами «чехов». Эти люди, расположившиеся небольшими группками у камней, отдыхали и курили, сжимая в руках автоматы. Очевидно, они ждали распоряжений. При появлении Игоря Николаевича горцы с наглой угрюмой молчаливостью принялись разглядывать офицера, как порой хищники смотрят с тусклым, приглушенным блеском в зрачках на посетителей зоопарка сквозь прутья ограды. Глядя на видавших изнанку жизни чернобородых воинов со злобными взглядами и оскаленными выражениями лиц, он подумал: вот оно, обличье войны, ненасытная ненависть волчьей стаи. Эти люди, готовые зубами разрывать человеческую плоть, стояли, словно разбуженные тени далекого прошлого. В самом деле, они ничем не отличались от средневековых пилигримов, отрешенных и беспощадных искателей Гроба Господнего. Или от воинов Римской империи, продавших душу ради радости легкой наживы и вечного вожделения насилия. И чем больше офицер всматривался в остервенелые лица этих диких людей, чем больше впитывал их мертвую ауру, чем больше ощущал их примитивные, звероподобные устремления, вызывающие ужас и неприятие у нормальных людей, тем больше он переполнялся лютой ненавистью к ним, желая одного: истреблять их, без сожаления и раздумий. Удивительно, но он не мог выделить из толпы ни одного лица: одинаково горящие углями кровожадные глаза, выражающие готовность горцев в любой момент отразить нападение. Просто масса. Масса обезумевшего зверья. Потревоженный осиный рой. Но потревоженный, между прочим, ими самими – россиянами. «Интересно, а ведь, пожалуй, и десантники выглядят точно так же, когда врываются в их селения, каждое из которых – искусно сформированный укрепрайон, – мелькнуло почему-то у Игоря Николаевича в голове. – И точно так же эти потрясенные вторжением на их территорию люди горят жаждой мести нам, пришельцам великой империи, диктующей им свои права на их территории. Но наплевать нам на их чувства и желания, мы тут сила, а силу слушают всегда! Все в мире всегда было, есть и будет свершаться по закону джунглей!»
