К вечеру напряжение Игоря еще более возросло. Его представили командованию батальона, похожему на штаб подразделения. Комбатом оказался относительно молодой капитан Шницын. Увидев его впервые, Игорь подумал, что такие в других частях еще ходят в ротных, а этот уже дослужился до командира батальона. Самоуверенный и амбициозный, с неподражаемым апломбом, он, однако, действовал поверхностно, не вникая в корневую систему военного организма. Ему нужны были пристойные результаты стрельб, отлично выполненные прыжки, отремонтированные, свежевыкрашенные казармы и отсутствие чрезвычайных происшествий. Его интересовало только то, что составляло основу, суть карьерного роста. В помощниках у него числились хронический безнадежный алкоголик – зампотех, давно уставший от службы и, вероятно, от самой жизни, майор Сеньцов, который, впрочем, превосходно разбирался в устройстве боевой машины десантной и был способен обеспечить выход из парка батальонных БМД. И как водится, воспитатель, хитрый колдун, худой и сгорбленный, как кощей, брызгающий на всех окружающих серо-зелеными, глубоко проникающими лучами из выпученных, невероятно зорких глаз-прожекторов. Этого майора со странной, но хорошо запоминающейся фамилией Стериопало (и Игорь сразу уловил обстановку) опасались батальонные офицеры и стороной обходили старослужащие солдаты. И не зря. Учтивый до лести, слащавый до приторности, с эластичной улыбкой, старательно формируемой тонкими губами, он производил недвусмысленное впечатление человека непредсказуемой взрывоопасности, как радиоуправляемый фугас. Вот только кнопка управления детонацией находилась неизвестно где.
Познакомился Игорь и со своим коллегой, заместителем командира по воспитательной работе, который представился коротко и мягко: Саша. «Из интеллигентов», – тотчас подумал Игорь и не ошибся. Воспитатель не только всем своим видом показывал, что не претендует на роль хозяина в роте, но и сторонился подчиненных, обходя по возможности заведомо острые углы. А когда Игорь случайно увидел торчащий из офицерской сумки корешок художественной книги, то ему все стало ясно. Надеяться на этого не стоит… Поздно вечером Игорь пересчитал оружие в оружейной комнате и понял, что бороться с ротой ему придется один на один. За ротой числились семьдесят четыре автомата, четыре пулемета и четыре ручных гранатомета; он же обнаружил в несгораемых шкафах семьдесят шесть автоматов, а затем на одном из шкафов – еще один «лишний» пулемет. Командир первого взвода озабоченно почесал затылок. Если в расположении роты такое творится, что можно обнаружить в полку, в тайниках внутри боевых машин, например? Патроны и гранаты, вне всякого сомнения! Интересно, знает ли кэп про неучтенное оружие в полку, эдак ведь кто угодно может сбыть его местным криминальным структурам?! У училищных методистов, наверное, челюсти бы отвалились, если бы они про такое прослышали… Когда глубокой ночью после невероятно долгого первого дня службы Игорь возвращался в офицерское общежитие, то уже не обращал никакого внимания на скудную растительность, стоящие в пыли низкорослые, совсем не такие, как он привык видеть в Межириче или Рязани, деревья. Он все еще брезгливо морщился от хлестких порывов ветра, несущего все ту же мелкую, проникающую, кажется, в каждую клеточку песчаную пыль. И все-таки Игорю казалось, что он здесь, на этих задворках цивилизации, находится целую вечность, что Кировабад уже стал его миром, навечно влез в его сознание. И только нестерпимо грязная, уже совсем не белая, абсурдная в этих условиях парадная рубашка напоминала, что он еще только-только прибыл к новому месту службы. Взглянув на темные разводы на рубашке под одним из фонарей, Игорь улыбнулся: ему не было жаль замаранного белого цвета, потому что он хорошо знал: цвет новой, неотвратимо надвигавшейся жизни не был белым. А парадная рубашка не скоро ему понадобится.
2
Ранним утром, за четверть часа до подъема, в пять сорок пять, неугомонный лейтенант уже был в роте. Вечером он полагал, что ночью многое передумает, приступит к созданию какого-либо плана. Но едва голова коснулась подушки, как он улетел в невесомость сна и очнулся только от пронзительного звона большого механического будильника, который способен был разбудить все офицерское общежитие. Идя в часть, он ежился: холодный серый рассвет казался мерзким, пронизывающим насквозь. Полоска дымчатой облачности застилала горизонт. И как только может дневная жара чередоваться с таким собачьим холодом? Одно только радовало: были любопытно наблюдать за застывшей природой, даже листья на кустах замерли, словно ошеломленные приходящим днем и несущимися с ближайших гор пыльными ветрами. Но, построив роту на зарядку, Игорь не обнаружил шестерых дембелей. Еще человек двенадцать из старослужащих поднялись и пошли в строй в тапочках, явно давая понять, что утренний кросс для них – что-то из области фантастики. Они и без того плелись в строй обозленные из-за прерванного сна и походили на порыкивающих собак, решающих, стоит ли буянить и затевать драку. У сторон пока было слишком мало информации друг о друге, и поэтому они шли на компромиссы, отделываясь тихим ворчанием под нос или претензиями, выбрасываемыми в пространство. «Ну, что ж это за жизнь такая, мать вашу, настала?!» – такие крики, снабжаемые шквалом отборной нецензурщины, то и дело раздавались из глубины казармы при подъемах. Игорь прекрасно понимал, что за этой бранью стоит еще не выработанная политика старослужащих в отношении его самого, сомнения солдат, которым с первых дней службы вбивали в голову необходимость подчинения офицерам и которые уже готовы выйти из-под контроля любой власти. Игорю стало ясно: настоящее столкновение не за горами. А произошло оно буквально через неделю после появления в роте командира первого взвода, совсем непримечательным утром, после того как въедливый лейтенант понял, что дембеля прячутся от него по утрам в каптерке – большой кладовой, предназначенной для имущества роты и совмещенной с небольшим помещением для просушки вещей. Как выяснилось, изобретательные солдаты соорудили там спальное помещение для избранных и переходили туда досыпать на наваленные на пол матрацы до самого завтрака. Вряд ли им было уютно, но игра переросла в борьбу принципов, изводящий армреслинг. Офицер решительно отобрал ключи от каптерки и мягко намекнул старшине, что его придется заменить, если тот не будет пришпоривать роту.
– Да что вы, товарищ лейтенант, ей-богу, хотите, чтобы рота строем ходила, как у вас в училище?! – Старшина вздыбился, как ретивый, стянутый уздой конь. Было такое впечатление, что еще чуть-чуть, и из носа у него повалит пар негодования. – Молодые вот пришли, их и третируйте. А мы свое уже отслужили. И отвоевали! Эти люди, которых вы хотите заставить кросс бегать и шагать на плацу, кровь живую видели, умирали на войне, от которой теперь государственные мужи отмахиваются. Оставили бы нас в покое, мы вам обеспечим и порядок, и все остальное. По нашим, афганским правилам. У нас сейчас и имущество в избытке, и боевая подготовка не хромает, чего не скажешь про другие роты.
«Ну и горазд же врать старшина, – думал Игорь, глядя на взрослое, табачного цвета, как у индейца из американского кинофильма, лицо сержанта, – только дай слабинку, живьем съедят тотчас. Проглотят, как крокодил зазевавшуюся жертву. Какая уж тут боевая подготовка, когда солдат в строю в майке шлепает…» Но убеждать уставших от службы солдат, которым давно ослабили удила, все равно что толочь воду в ступе. Игорь хорошо понимал это. Нужен хитроумный ход, нужна ловушка, действующая подобно удавке. Иначе он с ними не совладает.
