«Ничего, – размышлял Игорь, напоив роту и наблюдая за довольно резвой установкой палаток, – мы еще посмотрим, кто кого». Щурясь, он косился на расправившее огненные щупальца солнце – приближалась пора неимоверной жары, от которой будут подкашиваться ноги, пересыхать во рту и гореть внутри, как в набитой дровами печке. «И пусть будет так, пусть плавится земля под ногами, я выдержу все! Пусть это солнце заставит выть от жажды!» Готовность стоять до конца переполняла его, и он чувствовал, что его грозный вид не оставляет надежду на сомнения в серьезности его намерений хотя бы одному человеку из этих семидесяти трех оголтелых вояк, вздумавших противостоять ему. Только после первой маленькой победы он немного расслабился, удостоверившись, что не перегорит, что сумеет довести начатое до конца. В то же время Игорь принял все меры предосторожности, вызвал ротного медбрата и дополнительно проинструктировал его на случай теплового удара, заставив пристальнее наблюдать за состоянием солдат.
В самый разгар третьего, переломного дня Игорь увидел движущийся к лагерю тяжелый «Урал» с гигантским, как у кометы, хвостом из взметнувшейся из-под колес вековой пыли. Командир передал по цепи команду подразделению строиться. Рота собралась прежде, чем «Урал» достиг места стоянки и из него ретиво выпрыгнул заместитель командира полка с несколько удивленным лицом. Игорь скомандовал «Равнение на средину» и вполне бодрым, почти строевым шагом подошел к подполковнику с докладом.
– Как тут у вас дела? – вкрадчиво спросил подполковник, на лице которого Игорь все еще читал нескрываемое недоверие к себе и к происходящему вокруг. Так специалисты, знающие толк в цирковых представлениях, смотрят на незапланированный, но неожиданно удачный номер.
– Вполне удовлетворительно, – коротко отрапортовал Игорь, – прошу вашего ходатайства продолжить тактическое занятие до конца недели. Или до моего доклада по радиостанции.
Подполковник изумленно уставился на лейтенанта: он-то, не знавший, что инициатива исходит от командира взвода, похоже, ожидал, что будет просьба свернуть лагерь.
– Ну что ж, тогда боритесь, дерзайте. Не пропускайте сеансы связи. Послезавтра доставим вам сухой паек. Воды пока хватает?
– Так точно.
И подполковник исчез так же быстро, как и появился, будто его и не было. Но короткий приезд заместителя командира полка произвел неожиданно отрезвляющее, а на некоторых даже ошеломляющее действие. Слова «послезавтра» и «сухой паек» бойцы, пожалуй, слышали. Они произвели эффект молнии на безоблачном небе: всем дали понять, что лейтенанта безоговорочно поддерживают в штабе полка. А раз так, придется умерить спесь.
Действительно, к концу дня все указания командира были выполнены, правда, окопы старослужащих были вырыты явно не ими. Игорь напоил всех, кроме дюжины отступников. Им он предложил вырыть окопы в другом месте, в двух сотнях метров от лагеря. Остальной же роте дал возможность умыться, заправить фляги, после чего увел ее на целый день на занятия. Перед возвращением в лагерь Игорь опять проверил у бойцов фляги и заставил выпить или слить скудные остатки воды. Когда стало темнеть, Игорь наполнил до краев одну флягу водой и отправился к месту, где старослужащие должны были отрыть окопы. Лейтенант не особо удивился, когда обнаружил, что никто ничего не сделал. Он застал дембелей сидящими и лежащими прямо на земле; они были невероятно грязны; небритые, покрытые пылью лица казались усталыми и даже изможденными.
Но глаза их горели красными углями, как у волчьей стаи. И все же, несмотря на то что саботаж был ожидаем, буря лютого гнева поднялась в нем. Неповиновение, открытый отказ исполнить его волю, мятеж – это доводило его до исступления, и подчиненные хорошо понимали это. Но и в среде афганцев командир тотчас почуял нешуточное клокотание страстей, порывы холодного ветра, направленные на него, вот-вот могли перерасти в неудержимый шквал. Противостояние неминуемо приближалось к кульминационной точке. «Кто же тут за вожака? – задавал себе вопрос Игорь, сурово разглядывая дембелей и наталкиваясь на ненависть и вызов во всем – в позах, мимике, жестах, взглядах, наконец, в самом приеме взводного: никто даже не пошевелился, не подумал встать перед ним. «Вот так досталась шайка, а ведь стоит только одному начать рычать, как пойдет цепная реакция, подхватят», – подумал Игорь, прежде чем обратиться к афганскому сообществу.
– Так, друзья мои, я все понял, – сказал он, пытаясь сохранить как можно более спокойный тон, хотя внутри у него все дрожало от гнева и он побаивался выхода его наружу, – на этом сегодняшняя инженерная подготовка заканчивается. Вот вам фляга воды, чтоб от обезвоживания не вымерли. – С этими словами Игорь бросил флягу к ногам ближайшего к нему старослужащего. – Всем по глотку, и можно возвращаться в лагерь. Рыть окопы будем исключительно в дневное время.
Этим ближайшим к командиру военнослужащим оказался Храмовской, который расценил жест взводного как личное оскорбление и тут же вскочил на ноги. Кулаки у него сжались, на лице появился звериный оскал.
– Я духов в Афгане резал, как баранов, и никаких чувств не испытывал, – злобно шептал Храмовской, и по раздувающимся крыльям носа, по сузившимся зрачкам, искаженному от бешенства лицу было видно, что нервы у него на последнем пределе. Остальные хоть и не встали на ноги, но сгруппировались и напряглись. Они были похожи сейчас на стаю волков, остановленную пастухом перед стадом; они не решались напасть, но и отступать казалось постыдным.
– Я верю, – громко ответил Игорь и повернулся к солдату, – и что?!
Теперь уже Игорь чувствовал, что разговор происходит не между командиром и подчиненным, а просто между двумя сильными мужчинами, готовыми на все. Игорь дивился тому, что не ощущал страха, напротив, на смену прежнему волнению пришел какой-то странный, обволакивающий холод – свидетель его готовности к любому, самому сумасбродному поступку. Он мог потерять контроль над собой, но результатом стал бы не крик, не гнев, а действие. И он знал какое.
– И тебе бы, лейтенант, глотку перерезал, если б мы в Афгане сейчас были, понял? – Голос Храмовского к концу предложения сорвался на крик, глаза помутились, он был близок к нервному срыву и вот-вот мог броситься на командира. – Потому что ты – никто, чтобы меня унижать, понял?!
– Все?! – грозно спросил Игорь низким хрипловатым голосом. – А теперь ты меня послушай, сержант! С того момента, как ты руку на командира подымешь, из героя превратишься в преступника. Но запомни еще на всякий случай: у меня в пистолете девять боевых патронов, и первый – твой будет, ясно?!
Храмовской молчал, только злобно смотрел на лейтенанта, и Игорь отчетливо видел, как руки его подрагивали от волнения. То, что эти люди без сомнения и страха способны распорядиться человеческой жизнью, он знал.
Но он был уверен, что всепоглощающее желание попасть домой все-таки заглушает все остальные стремления. И это не просто желание! Они хотят вернуться героями войны, в лучах славы, и жаждут признания, похвал и восхищенных взглядов там, дома… И ради этого они… сдадутся. Потому что, в сущности, они неплохие советские парни, бывшие пионеры и комсомольцы, дети своего времени, своей идеологически подкованной социалистической страны.
