Трупы.
Кэроу произнесла с запинкой:
– Не рай.
Залившись краской, она быстро прикрыла глаза. Акива посмотрел сверху вниз: ее ресницы вздрагивали, темные на фоне синих кругов вокруг глаз. А потом их взгляды встретились – и он погрузился в черное бездонное сияние, в омут, полный тревоги, боли, так похожей на его собственную. И силы.
Она произнесла:
– Я знаю, что никакого рая мы не обретем. Но для счастья нужно место – чтобы ему было куда прийти, правда? Эрец ведь заслужил, и поэтому…
Она смутилась. Между ними все еще оставалось пустое пространство.
– Я думаю, там мы и обретем свое, а вовсе не в каком-то там раю.
Она неуверенно подняла на него взгляд. Смотрела и смотрела, изливая всю себя через эти невозможные глаза. Для него. Это все для него.
– Ты согласен?
– Счастье.
Он так осторожно, почти недоверчиво, произнес это слово, словно счастье было таким же мифом, как все их боги и чудовища.
– Не отказывайся, – прошептала Кэроу. – Это не стыдно: радоваться, что выжил.
Пауза. Он мучительно собирал слова.
– Мне все время дается второй шанс. Почему именно мне?
Она ответила не сразу: знала, какой груз вины давит ему на плечи. Огромность принесенной Лираз жертвы потрясла Кэроу до основания. Глубоко, долго вздохнув, она шепнула, надеясь, что своими словами не причинит ему боли:
– Лираз сама так решила. Это ее подарок.
Не только Акиве, но и самой Кэроу.
А если прав был Бримстоун и они двое стали воплощенной надеждой, то этот дар был принесен и всему Эрецу тоже.
Акива кивнул:
– Возможно. Помнишь, ты утвержала, что мертвым не нужно возмездие. Может быть, порой это верно, но когда ты выжил один…
– Мы не знаем, что с ними…
Акива не дал ей закончить.
– Такое ощущение, что я украл жизнь.
– Получил в дар.
– Тогда единственное, чего просит сердце, – мстить.
– Я знаю, поверь. Но сейчас я вместе с тобой прячусь в душевой кабинке, а не пытаюсь тебя прикончить. Так что сердце тоже может пересмотреть точку зрения.
Тень улыбки. Уже что-то. Кэроу улыбнулась в ответ, улыбнулась по-настоящему, вспоминая каждую его чудесную улыбку, каждую потерянную сияющую улыбку, – и твердо сказала себе: все еще вернется. Люди ломаются. И иногда их не удается починить. Однако здесь не тот случай. Не тот.
Она сказала серьезно и горячо, будто стараясь убедить:
– Это еще не конец надежды. Мы не знаем насчет остальных. А даже если бы знали наверняка, даже если бы случилось худшее… мы все еще живы, Акива. И я не отступлюсь.
Возможно, сработало именно это.
Так было всегда – еще с самой первой встречи, в пыли и дыму поля при Булфинче. Ее – Мадригал – изумляло, как смотрит на нее Акива. Широко распахнутые глаза, кажется, вбирали ее всю. Он не мигал, почти не дышал. Что-то из того, прежнего изумления вернулось к нему теперь, и стальная воля и непримиримость гнева отступили. Напряжение, сковывавшее Акиву раньше, теперь ушло с его лица, и на нем проступило огромное облегчение, несоразмерное с малостью слов, его вызвавших. А возможно – совершенно соразмерное. Сказать вовремя правильные слова – это немало. Если бы было так же легко избавиться от ненависти. Разгладить сведенное судорогой ненависти лицо – и все.
Он сказал:
– Ты права. Прости.
– Не извиняйся. Я хочу, чтобы ты… жил.
Жил. Стук сердца, биение крови. Чтобы жил, да, но не только это. Она хотела, чтобы глазам тоже вернулась жизнь. Чтобы снова вернулось «мы и есть начало» и руки, прижатые к сердцам друг друга.
– Буду.
Теперь в его голосе была жизнь. И обещание.
Это тело было выше, поэтому линия взгляда изменилась, но память сразу пробудила картину: реквиемная роща – самое, самое начало. Пламя его взгляда, изгиб тела, когда он наклонился к ней. Вот что породило связь между тогда и теперь; время сделало петлю, связь сердец замкнулась.
Кое-что всегда очень просто. Например, магнетизм взглядов.
Краткий миг. Реквиемная роща и первый поцелуй остались где-то там, в памяти.
Здесь и сейчас. Щека Кэроу прижимается к груди Акивы, и тело, наконец, решает взять пример с щеки. Пространство между ними исчезло, его больше нет. Сердце Акивы колотится у ее виска, руки обнимают и поддерживают. От него исходит летний зной, он вздыхает и сливается с ней все крепче, все плотнее, – и она тоже вздыхает и прижимается к нему. Нет пространства между ними, и нет стыда. Ничего больше нет.
Хорошо.
Она обхватила ангела руками и прижала еще сильнее, еще крепче. Впитывая с каждым вздохом запах и жар его тела, которые она теперь вспоминала и заново открывала для себя, и впечатления это дарило… неземные. Любовь – стихия. Она подобна морю и, как море, качает ее на своих волнах.
Рука Акивы гладила ее волосы, снова и снова, а губы прижимались к макушке. Он испытывала не желание – нежность. И глубокую благодарность, что он жив, и она тоже, что они оба живы. Что он, наконец, ее нашел. И… о боги и божественные звезды… в который раз. Пусть ему никогда больше не придется снова ее разыскивать.
Я облегчу тебе задачу, подумала она, прижимаясь лицом к той точке, где билось его сердце. Я никуда от тебя не денусь.
Он словно услышал. И согласился. И сомкнул вокруг нее объятия еще крепче.
Когда Зузана открыла дверь в ванную комнату и позвала: «Суп на столе!» – они медленно расцепились и обменялись взглядом, который был… благодарностью, обещанием и причастностью. Барьер пал. Не от поцелуя – нет, пока нет, но от прикосновения. Они принадлежали друг другу. Когда Кэроу выбралась из душевой кабинки, жар Акивиного тела опалял и ее тоже. Зеркало отразило их обоих, вместе. Да. Так правильно.
Их отражения в зеркале переглянулись: с чистой, мягкой и радостной улыбкой, а не с привычным для них последнее время выражением печали и боли. И они следом за Вирко отправились в комнату, где на полу с восточным размахом было разложено гигантское количество пищи.
Кэроу и Акива уселись так, чтобы во время еды можно было касаться друг друга, и тонкая бровь Зузаны одобрительно приподнялась.
Гора снеди на тарелках только начала уменьшаться, когда снаружи донесся шум.
Хлопнули дверцы автомобиля, сердито забубнили два мужских голоса. На это можно было бы и не обращать внимания: мало ли кто с кем ругается. Но все пятеро вскочили на ноги – Акива первым – и бросились к окну. Поскольку в перебранку вплелся третий голос. Женский, мелодичный, страдающий. Он метался между двух враждебных мужских, как птица в сети.
