Где ты, этот Миша?!
Спасение от наваждения приходит в лице Людвига. Вернее — в морде.
Пес давно научился открывать зубами запертые комнатные двери, и он, в отличие от Музы, душевного трепета при слове «диссертация» не испытывает. Вся морда Людоеда в слюнях, он мягко шуршит лапами по ковровому покрытию, подходит ко мне и кладет крокодилью голову на колени. В глазах намек на голодный обморок.
— Что, Муза косточку не дает? — спрашиваю я.
Гороховый суп в скороварке свекровь варит в два приема. Сначала, около часа, мясо интенсивно готовится, потом бульон процеживается, горох закладывается, и все доводится до ума еще часа полтора.
Рецепт известен, и сейчас, судя по взгляду Людвига, находится в стадии процеживания.
— Выгнали с кухни?
Пес вздыхает.
В прихожей, за шкафчиком с обувью, я спрятала три пирожка с рисом. Но их время придет позже. Везти в такси собаку с поносом — удовольствие невеликое.
— Потерпи, Людочка, — говорю я. — Выгонит нас Муза на прогулку, дам тебе и пирогов, и рису, и яиц. А пока терпи. Страдать надо натурально…
Страдать Людоед начинает через два часа.
И как! Наказывая невестку за свое вынужденное затворничество, Муза Анатольевна оделила собаку порцией, в три раза превышающей обычную.
— И не вздумай возвращаться через полчаса! — грозно каркает свекровь, поскольку обычно от прогулок с Людоедом я открещиваюсь как могу, и вручает мне поводок. — После бобовых Людвига надо часа два гулять!
— Как скажете, мама, — только что не приседая в книксене, бубню я, всем своим видом выражая покорность злой судьбе.
Людвига я еле успеваю дотащить до кустов за углом дома.
Вы когда-нибудь видели счастливого крокодила? Так вот мне повезло. Незабываемое зрелище.
Кстати, частнику, подбросившему нас до Текстильщиков, мы тоже запомнились. Живот Людвига крутило всю дорогу до дома Зайцевой. После того как я расплатилась, добавив пятьдесят рублей за испорченную в салоне атмосферу — чистый сероводород! — водитель долго стоял у машины, распахнув четыре дверцы.
Заходить в квартиру Галки я не решилась. Крикнула под окном, и пока Людвиг удобрял газон, подруга вышла с баночкой клея и двумя кисточками.
— Что это с ним? — спросила Галка.
— Не обращай внимания, тактическая хитрость, — говорю я, и мы идем по дороге к метро, не пропуская ни одного столба.
Галка хандрит. Без работы и романов моя подруга скучает, набирает вес и затирает до дыр фотографии прежних увлечений.
— Маньяк-то хоть красивый был? — вяло интересуется Зайцева.
— Вонючий был, это точно. Насчет красоты не знаю. Темно было.
— Эх, — вздыхает Зайцева и шлепает объявление поверх предвыборного плаката. — Мне б его, показала бы ему небо в алмазах…
— Сплюнь, — я держу поводок Людвига и баночку с клеем, — гадость невероятная…
— Фантазии у тебя, Сима, никакой…
— Зато у Музы достаточно. Знаешь, чего она мне сегодня наплела? — говорю я и рассказываю печальную повесть о бедной девушке без зубов.
— Музе надо в шоу-бизнес, — серьезно говорит Зайцева и шлепает очередное объявление, пока Людвиг лопает пирожок с рисом. — Имела б успех. Как народная сказительница.
— Как аудитории ей нашей лавочки хватает.
Прикинув отпущенное нам с Людвигом время, я выбрасываю баночку, веду подругу к открытому летнему кафе и заказываю два пива и чебурек Людвигу.
Пес отказывается, и чебурек подбирает проскользнувший мимо столиков бомж. Людоед настолько сыт, что даже пастью не хлопает. Провожает бомжа сердечным взглядом, вздыхает и укладывается набок у моих ног.
Сегодня наконец до столицы добралась жара. Неделю Москву поливало холодным дождем, и конец июля получился по-осеннему мерзким. В Сибири горят леса, а подмосковный картофель сидит в воде по самую ботву. Нет равновесия в природе!
Несмотря на тень от тента, в кафе жарко, и, прибитая температурой и пивом, я неожиданно рассказываю Галке о соседе-бандите. Говорю спесиво, как последняя идиотка, слова цедятся, и мне кажется, что выплескиваюсь я с достоинством.
— Мухина, — пристально глядя мне в глаза, говорит Зайцева, — да ты влюбилась!
— Это невозможно! — ловя остатки достоинства, возмущаюсь я. — Он хам, бандит, гора тупого, — чуть было не добавляю «постельного», — мяса! А мой Миша умный, добрый, чуткий, нежный…
— Хоть наизусть выучи, какой твой Миша! — догадливость подруги поразительна. Или я действительно добавила молитвенности в голос? — Где он, твой Миша?! И вообще, Серафима, ты в зеркало, ну — критически, смотришься? Высохла вся! Учти, застой в области таза ведет к болезням… Давно у гинеколога проверялась? Или боишься вернувшуюся девственность обнаружить?
Почему-то намек на болезненную девственность больше возмущает Людвига. Пес отдирает от пола крокодилью голову и презрительно облаивает Зайцеву.
— Чего это он? — удивляется подруга.
— Защищает. Ты на меня голос повысила, — шепотом объясняю я и, наклонившись, поглаживаю толстое собачье брюшко.
Зайцева уважительно косится на зубы Людоеда и понижает громкость.
— Сима, помнишь, какая ты в институт пришла? Мы с девчонками боялись тебя мужьям показывать… А сейчас? Морда унылая, кожа бледная… персик в недостаточной степени зрелости… тьфу!
Фривольных бесед с оттенком укоризны я не люблю. Всегда считала излишнюю откровенность признаком распущенности. Когда Зайцева начинает подсчитывать постельные победы, меня коробит.
— Если мужик понравился, действуй, детка! — уговаривает Галина.
— Твои взгляды на симпатию примитивно физиологичны, — заявляю я.
Очко в пользу медиков и Музы Анатольевны. Оказывается, лекции свекрови я мысленно конспектирую. Но легче поймать блоху сачком, чем остановить Зайцеву, впавшую в эротический маразм.
— Серафима, пригласи героя в пятницу ко мне в Колотушино! Не хочешь использовать по назначению, хоть воды для бани натаскает!
И не давая мне возмутиться, подруга встает и идет к стойке повторить заказ на пиво без чебурека. Я кусаю губы и смотрю ей вслед. Вот и поговорили…
Но Зайцева, вернувшаяся с двумя бокалами пива, милосердно покидает мою соломенную постель и начинает расспрашивать, чего не поделили Матюшина с Андреевной. Схематично описываю ситуацию, отпиваю «Балтики», смотрю на Галку, покрывшуюся красными пятнами, и жду реакции.
Ни одной ответной реплики. Галина закуривает, щурится в другую сторону, и я дергаю ее за подол:
— Ну? И что ты об этом думаешь?
Зайцева хмурится, выпускает дым в брезентовый потолок и пожимает плечами:
