— Разумеется, можете, комиссар. Но позвольте мне сказать вам одну вещь, возможно, вам стоило бы немного послушать оперу. Вы бы увидели, каким красивым может быть выражение чувства.
К удивлению дона Пьерино, в зеленых глазах Ричарди промелькнула тень огромной боли. Не болезненное воспоминание, а боль как состояние души. Словно сыщик всего на мгновение приоткрыл самую заветную часть своей души.
— Я знаю, что такое чувства, падре. И в моей душе их достаточно много. Спасибо. Вы можете идти.
В дверях дон Пьерино столкнулся с Майоне.
— Добрый день, падре. Вы уже закончили читать свою лекцию об опере?
— И вам добрый день, бригадир. Да, я дал комиссару несколько справок, но не думаю, что он когда-нибудь станет завсегдатаем Сан-Карло. Если вам понадоблюсь, я в своей приходской церкви.
Майоне поприветствовал комиссара почти по-военному, затем сел и заговорил:
— Итак, комиссар. Вот свидетельские показания, добытые вчера вечером. Это список тех, кто был на сцене в «Сельской чести», и музыкантов оркестра. Доктор Модо ждет нас у себя в больнице сегодня в начале дня, но не раньше двенадцати. Он сказал, что Вецци умер самое раннее за час до того, как тело было обнаружено. Значит, смерть наступила во время первого отделения, когда шла «Сельская честь». Следовательно, певцы из «Чести» и оркестранты исключаются из числа подозреваемых, верно? Какие передвижения они совершали во время оперы? А вот список тех, кто участвовал в «Паяцах». По-моему, их мы должны хорошо проверить.
— Мы все должны хорошо проверить. А служащие?
— Мы повидались со всеми. Тех, которые имели доступ в гримерные, мало. В эту часть театра вообще допускают мало народу, но, как сказал мне швейцар, когда приезжает Вецци, она становится похожа на дорогую гостиницу. Кажется, Вецци требовал, чтобы каждый раз, когда кто-то появлялся на пороге комнаты швейцара, тот спрашивал у него, впустить того или иного человека или нет. Поэтому мы можем исключить тех служащих, которые занимаются зрителями, официантов и тому подобных.
Ричарди хорошо знал, что Майоне подробно проверил эти данные перед тем, как прийти к нему. Этим данным он мог доверять.
— С кем мы встретимся сегодня утром в Сан-Карло?
— С управляющим обязательно. Он вчера был как сумасшедший, метался во все стороны, выражал недовольство, очень нам досаждал. Сердился, говорил, что добивается, чтобы у вас забрали это дело. Еще будут оркестранты, они мне сказали, что по контракту должны репетировать каждый день. Мы закрыли для доступа только область гримерных, участок садов Королевского дворца под окном и боковой вход. Значит, они могут работать между сценой и залом. Кроме того, мы вызвали близких Вецци — его импресарио, некоего Марелли из Северной Италии, и жену Вецци, бывшую певицу из города Пезаро, Ливию Лукани. Мы хотели узнать, когда они смогут забрать труп для похорон. Сейчас они уже едут в Неаполь, выехали ночью и сегодня вечером прибудут на вокзал.
— Я хочу поговорить с ними, как только они приедут. А теперь идем в театр.
14
В коридоре стоял продрогший, как обычно, Понте — курьер Гарцо. Увидев Ричарди и Майоне, он подошел к ним и сказал:
— Доктор, заместитель начальника хотел бы, чтобы вы… если можете… зашли к нему на минуту.
— Не могу! Может быть, зайду на обратном пути. Я веду расследование, не теряя ни минуты, он сам так приказал. Передайте ему от меня привет.
И друзья ушли. Курьер застыл на месте, в прямом смысле — от холода, в переносном — от ужаса. Ему придется принять на себя гнев Гарцо.
Ричарди не хотел зря терять драгоценные часы, слишком хорошо знал, что раскрытие преступления — это игра на время, в которой вероятность успеха уменьшается с каждой минутой. Один старик-комиссар, с которым он когда-то работал, утверждал, что через сорок восемь часов после преступления убийцу уже невозможно найти, если только он сам не явится с повинной. А такое случалось лишь в тех редких случаях, когда голос совести превращался в оглушительный крик, от которого душа убийцы летела прямо в ад. Чаще, намного чаще желание избежать ада на земле, то есть наказания от людей, оказывалось сильнее этого голоса.
Ричарди вспомнил, как два года назад один ранее судимый мужчина, который был снова задержан за кражу, молчал, пока ему не объявили запрет на выезд из города. Тогда он вдруг выхватил пистолет у одного из полицейских, которые его конвоировали, и, не раздумывая, выстрелил себе в висок, убив одной пулей себя и второго конвоира, стоявшего с другой стороны.
Потом Ричарди много месяцев видел в углу двора призраки этих двоих. Арестованный вопил, что тюрьма — это ад и он туда не вернется, а полицейский звал жену и сына. У обоих в правом виске была большая дыра. Из выходного отверстия от пули вытекала смесь мозга и черной крови.
За стенами управления город кружился под мощными порывами ветра. Они были так сильны, что прохожие не могли пересечь открытое пространство и передвигались вдоль стен, а не через улицу или площадь. Тяжелые вагоны трамваев, казалось, раскачивались из стороны в сторону на рельсах под хлесткими порывами. Кучеры редко проезжавших карет сидели на облучках согнувшись и крепко сжимали в руках плеть. В воздухе пахло дровами из печей и лошадиным навозом. Эти запахи снова возникали при каждом порыве ветра. Деревья вдоль улиц трясли кронами, их сломанные ветки и большие зеленые листья то поднимались, то падали, как осенью, хотя до нее было еще далеко.
Ричарди и Майоне подходили к театру Сан-Карло. Как всегда, бригадир упорно шагал следом за комиссаром, а тот шел впереди без шляпы и смотрел вниз. Он думал о сюжетах опер, о которых узнал от священника. «Тебе так нравятся твои чувства в масках, падре? Что такого красивого есть в людях, которые убивают один другого ножом и при этом поют? Если бы мог, я показал бы тебе кое-что. Ты знаешь, сколько времени длится эхо от удара ножом? Нет ничего красивого в человеке, который на протяжении многих месяцев каждый день орет о своей ненависти, и при этом у него постоянно вылезает наружу кишка из дыры в животе».
Театр создавал совсем другое настроение, чем накануне. Свет погашен, в помещениях убрано. В роскошном вестибюле холодно и тихо. Молодой репортер, который сидел в маленьком кресле, закутавшись в толстое пальто, мгновенно вскочил с места, словно в нем распрямилась пружина.
— Здравствуйте! Вы комиссар Ричарди? Я Луизе из газеты «Маттино». Могу задать вам несколько вопросов?
— Нет. Но можете пройти в полицейское управление, и заместитель начальника управления Гарцо будет рад ответить вам.
— Но, по правде говоря, мой главный редактор, доктор Капрече, велел мне поговорить именно с вами — с тем, кто непосредственно ведет расследование.
— Молодой человек, прошу вас, не заставляйте меня терять время. У меня дела, поэтому я не буду отвечать на вопросы. Будьте добры не беспокоить меня.
Гримерная Вецци была точно такой же, как накануне вечером, за исключением того, что из нее убрали труп. Кровь успела впитаться и превратилась в темные пятна на ковре, диване и стенах. Ричарди посмотрел на призрак тенора, который по-прежнему стоял в углу и повторял свою партию со следами слез на щеках и вытянутой вперед рукой.
