Он наблюдал за своей эпохой, держась на расстоянии, чтобы не пострадать от новой, склонной к насилию власти. Он не верил, что во имя добра можно делать зло, и недвусмысленно говорил о своем неверии, поэтому оказался в изоляции: не был принят в обществе и не сделал той карьеры, которую заслуживал. Но люди, с которыми он работал, уважали его. Ричарди, например, никогда бы не согласился взяться за раскрытие преступления, зная, что доктора Модо не будут допрашивать.
Поэтому Майоне разыскал доктора, и тот охотно забыл об усталости, хотя провел трудную ночь, зашивая разорванные головы подравшихся между собой пьяниц.
— Бригадир, какой добрый ветер принес вас сюда рано утром? Ваш начальник не с вами?
— Нет, доктор, я без него. Идя на службу, я обнаружил… вот это.
Модо уже заметил рану на лице Филомены и повернул ее голову к свету. Она без стона послушно подняла голову, которая была прижата к плечу полицейского.
— Матерь Божья… Кто же мог сделать такое? Какая жалость! Теперь уходи, Майоне. Я отведу ее в отделение и посмотрю, что можно сделать. Спасибо.
— Это вам спасибо, доктор. И еще просьба: не отпускайте эту синьору, когда закончите. Я хочу разобраться, что произошло, и зайду попозже.
Оба заметили, как блеснули при этих словах глаза Филомены. Что это было? Страх и гнев. Но было и немного гордости.
12
Была уже середина утра. Южный ветер постепенно усиливался. Он принес с собой какой-то неопределенный, но приятный аромат — даже не аромат, а привкус воздуха. Пахло одновременно цветами миндаля и персика, свежей травой и морской пеной, высыхавшей на далеких скалах.
Было похоже, что еще никто не заметил этого. Но кто-то обнаружил, что развязал шнурок на воротнике блузы, расстегнул манжеты или сдвинул шляпу на затылок.
И почувствовал смутную радость, словно ждал что-то хорошее, но не знал, что именно, или как будто с другим человеком произошло что-то хорошее, но незначительное: ты этому радуешься, но не можешь сказать почему.
Это весна легко кружилась, танцевала на пальцах, как балерина на пуантах. Она была молода, весела и еще не знала, что принесет с собой. Но она очень хотела устроить небольшой беспорядок и стремилась приняться за это как можно скорей. Определенной цели у нее не было, она хотела просто смешать карты.
И перемешать кровь людей.
* * *
Ричарди поднял голову от письменного стола, чтобы вернуться к действительности.
После дела об убийстве тенора из театра Сан-Карло, которое комиссар расследовал месяц назад, ему остались в наследство километры чернильных строк на гектарах желтой и белой бумаги; каждый текст должен быть в трех экземплярах, и все время приходилось повторять одно и то же. Он подозревал, что где-то наверху в Риме его проверяют, как школьника, — не будет ли противоречий в написанном.
Ричарди взглянул на свои наручные часы. Уже половина одиннадцатого, а он и не заметил, как прошло время. Он сосредоточился и вспомнил, что в его однообразном утре чего-то не хватало. Не чего-то, а кого-то: Майоне. Вот почему он не заметил, как прошло время: бригадир сегодня не предлагал ему выпить суррогатного кофе. Майоне навязывал ему этот ужасный напиток каждый день в девять часов, и это было знаком, отмечавшим начало рабочего дня. Что случилось с бригадиром?
Не успев додумать эту мысль до конца, Ричарди услышал торопливый стук в дверь.
— Войдите!
В дверях появился запыхавшийся от быстрой ходьбы Майоне и поспешно отдал ему честь. На погоне у бригадира было пятно — несомненно, кровь.
— А, Майоне, добро пожаловать! Что это ты затеял сегодня? И это пятно откуда? Ты поранился?
Говоря это, Ричарди вскочил с места так быстро, что ручка покатилась по лежавшему перед ним бланку. На его лице отразилось беспокойство. Майоне, заметив это, на минуту почувствовал нежность к нему и гордость за себя: он хорошо знал, что даже в глазах его начальника редко можно прочесть какое-нибудь чувство.
— Нет, комиссар, что вы, со мной ничего не случилось. Я помог женщине которая… поранила себя. Отвел ее в больницу. Извините за опоздание. Мне жаль, что вы остались без кофейного напитка.
— Не волнуйся: ничего нового не произошло. Все хорошо. В городе и без тебя все было спокойно, как хочет Большая Челюсть.
[3]
— Тогда я сейчас пойду и приготовлю нам напиток: мне тоже не помешает немного привести себя в порядок.
Как только он вышел, Ричарди снова приготовился писать. Но очередному формуляру, видимо, было суждено остаться недописанным — во всяком случае, в этот день. В следующую секунду в дверях появился полицейский, дежуривший у входа, и сообщил комиссару, что в квартале Санита обнаружен труп.
Та бригада полицейского управления округа Реджиа в Неаполе, где служил Ричарди, только называлась мобильной, то есть передвижной. Она страдала от хронического отсутствия положенных ей автомобилей. Комиссару ее название казалось остроумной иронией: передвижная без средств передвижения.
По правде говоря, у полицейского управления было два автомобиля — старый «Фиат-501» выпуска 1919 года и ярко-красный 509А 1927 года. Ричарди за четыре года службы видел их всего два раза: первая машина постоянно была в ремонте, вторая вместе со своим водителем выполняла задание первостепенной важности — возила по магазинам жену и дочь начальника управления.
Поэтому, если что-то случалось в отдаленном квартале, бригаде приходилось мобильно перемещаться туда на собственных ногах, обутых в форменные сапоги.
Ричарди был одним из тех, кто считал, что своевременно прибыть на место крайне важно. Он хорошо знал, сколько бед — и каких больших бед — могут натворить на месте преступления один или несколько любопытных, которые чем дальше, тем больше нервничают от того, что попали в свидетели, и от того, что должны рассказывать что-то ужасное. Следы обуви, сдвинутые с места предметы, окна, которые они закрывают, если те открыты, или открывают, если закрыты, распахнутые двери…
Поэтому комиссар терпеть не мог последним появляться не месте происшествия — раздвигать толпу, слышать свой голос, посылающий в пустоту бесполезные вопросы, успокаивать кричащих родственников. Всего этого было во много раз больше, если квартал был населен простым народом. А Ричарди жил на границе Саниты и знал, что этот квартал — самый простонародный из простонародных. Вскоре он шел по улице Толедо во главе своей бригады; Майоне, задыхаясь, шел на один шаг позади, два полицейских замыкали маленькую процессию. Ричарди думал о том, что каждая минута этого пути — потерянная минута, и ускорял шаг. Он шел тем же путем, которым каждый вечер возвращался с работы. Но на этот раз его не ждали ужин и свет в окне напротив.
* * *
Увидев перед собой маленькую площадь над кварталом Матердей, он понял, что ему нет смысла спрашивать, что и где случилось. Достаточно идти за возбужденными детьми, которые бежали в этом же направлении. Должно быть, в джунглях, про которые писал Сальгари, гиены и грифы так же собирались у туши, находя ее по запаху крови. Люди толпились перед маленьким особняком. Майоне и два полицейских выстроились клином перед Ричарди, чтобы прокладывать ему путь. Но достаточно было бы только их голосов: люди сами расступались, чтобы даже случайно не иметь дела с полицией.
