У бригадира пробежала дрожь по спине.
51
На следующее утро, когда Ричарди шел в управление, груз печали, который он нес на плечах, был тяжелей, чем обычно. Прошел еще один день после жестокого убийства Кармелы Кализе, а он по своему горькому опыту знал, что время — худший из противников.
И его проклятые видения, и следы убийцы постепенно тускнели по мере того, как на них накладывались новые мысли и чувства. Кроме того, преступник узнавал о действиях следователей и начинал путать им карты.
И еще, как будто этого мало, накануне вечером ставни окна напротив тоже были заперты. Может быть, у Энрики приступ ее загадочной болезни? Или еще хуже: она так обиделась, что не хочет видеть даже его тень в окне?
Он пробирался на ощупь в темноте, и от этого в его мыслях и его сердце поднималась буря, которую он не мог унять.
Как всегда, он пришел рано, намного раньше остальных. Дежурный у входа на этот раз не дремал, а отдал ему честь и вышел навстречу.
— Добрый день, комиссар. С вами хочет поговорить какая-то синьорина. Я пропустил ее наверх, она ждет перед вашим кабинетом.
Сердце Ричарди подпрыгнуло в груди: он подумал, что это пришла Энрика. Кивнув на прощание дежурному, который озадаченно смотрел на его испуганное лицо, комиссар, опустив глаза, направился к большой парадной лестнице. Подойдя к своей двери, он с ужасом и надеждой поднял взгляд на посетительницу. Это была не Энрика.
На маленькой скамье в коридоре его ждала очень молодая девушка. В ее внешности было что-то знакомое комиссару, и он решил, что видел ее недавно, но не смог вспомнить, где именно. Она была одета скромно — в темное пальто, слишком тяжелое для установившейся теплой погоды, и невыразительную шляпку, волосы аккуратно собраны на затылке. В руках девушка держала сверток из газетной бумаги. Увидев Ричарди, она встала, но не пошла ему навстречу, осталась стоять на месте. Комиссар вопросительно посмотрел на нее, и она не стала дожидаться, пока он заговорит.
— Добрый день, комиссар. Я хотела сообщить вам кое-что по поводу… несчастья с Кализе Кармелой.
Этим утром Майоне тоже пришел в управление рано. Из своих пьяных разговоров с привратником дома супругов Серра он выудил сведения, о которых хотел как можно скорей поговорить с комиссаром. Потом он может быть спокойным и заниматься только своей работой.
Накануне вечером он немного задержался у смертного ложа отца девочки, и за это время не смог избавиться от ощущения, что в этом деле неплохо бы копнуть поглубже. Но где надо копать, он не смог определить. Может быть, подозрение вызывала достойная и строгая покорность судьбе, которую проявила Ритучча. Девочка не пролила ни одной слезы и сидела далеко от кровати; возможно, ей было слишком тяжело смотреть на труп. Может быть, товарищи умершего по работе слишком мало горевали о нем. Они стояли, держа шляпы в руках, но смущенно переступали с ноги на ногу, словно с нетерпением дожидались минуты, когда смогут уйти. Может быть, странным было искреннее сочувствие Филомены, которая успокаивала девочку и говорила, что Ритучча отныне ей как дочь. А может быть, то, что все смотрели на него с болезненным любопытством, словно он занял высокое место в их обществе оттого, что сделался спутником красавицы со шрамом.
Но что бы там ни было, он ушел оттуда, как только смог, перед этим пообещав девочке, Гаэтано и Филомене, что добьется, чтобы предприятие, где работал погибший, выплатило его дочери положенную компенсацию.
Он открыл ключами дверь своего дома, на этот раз в час, подходящий для ужина, и оказался перед стеной из ледяного молчания, которым отгородилась Лючия. Он сразу же почувствовал, что это не ее обычное молчание, сотканное из воспоминаний. Внутри этого молчания было новое чувство — гнев, похожий на тот, который охватывал ее в первые годы их брака. Стук тарелок по столу, ни скатерти, ни салфеток, на столе холодный суп, приготовленный детям к завтрашнему обеду. Майоне спросил у жены единственное, что пришло на ум: не заболела ли она. В ответ получил испепеляющий взгляд и сухой ответ: «Я чувствую себя прекрасно». Она прошипела эти слова очень убедительно. Больше ни он, ни она не сказали ни слова и провели остаток вечера — она — с подавленной яростью, он — со смутным чувством вины.
Настало утро, которое принесло ему в наследство сильную головную боль. Он ушел из дома с облегчением и не заметил следивший за ним из окна взгляд, в котором было две трети гнева и треть любви.
Придя в управление, Майоне сразу пошел в кабинет Ричарди и с удивлением обнаружил, что напротив комиссара сидела со свертком из газеты в руке та, кто была его главной новостью.
И Ричарди, и Майоне оба видели Терезу накануне: это она открыла им дверь, усадила их и подала чай. В красивом рабочем платье-халате и с накрахмаленной наколкой в волосах она даже для их тренированных полицейских глаз была всего лишь предметом обстановки в прихожей. Но теперь она приобрела индивидуальность.
Майоне поздоровался, а потом жестом спросил у комиссара, можно ли с ним поговорить. Ричарди извинился перед Терезой и вместе с бригадиром вышел из комнаты.
— Комиссар, вчера я долго болтал с привратником особняка. После пары порций пива, за которые платил, конечно, я, он выложил мне кучу интересных новостей. Во-первых, — Майоне начал считать, загибая пальцы, — синьора Серра, с виду такая простодушная и скромная, поддерживает очень близкие отношения с одним театральным актером. Об этом знают все. По словам привратника, знает даже профессор, но притворяется, что ему ничего не известно.
Во-вторых, как он знает со слов кухарки, синьора не делала ничего, абсолютно ничего, без разрешения старухи Кализе, гадалки на картах. Шоферу приходилось возить синьору к этой гадалке по три раза в день, так что даже стала изнашиваться машина синьоры, красная спортивная «альфа-ромео-брианца», новая, прекрасная как солнце. Похоже, что в последние дни перед смертью Кализе у супругов даже произошла ссора. Нельзя было расслышать, о чем шла речь, но кричали так громко, что голоса были слышны на середине улицы. И наконец, самая интересная новость, которую я узнал от синьорины, которая сидит у вас и уже два года служит горничной в этом доме. Хотите узнать какая?
Ричарди качнул головой и спросил:
— А как по-твоему, я хочу знать эту новость или не хочу?
Майоне сделал вид, что сожалеет о своих словах. Он изобразил на лице огорчение и раскаяние и ответил:
— Я сейчас скажу вам эту новость, комиссар. Синьорина, которая уже достаточно долго сидит у вас, каждую неделю ходила к Кализе. Я показал привратнику записку с ее адресом, и он вспомнил ее фамилию. Именно он в первый раз объяснил синьорине, на какой трамвай надо сесть.
Ричарди и Майоне вернулись в кабинет. Тереза ждала их, прижимая к груди сверток и глядя перед собой как в пустоту. Комиссар вежливо и мягко заговорил с ней:
— Скажите мне, синьорина, что мы можем сделать для вас?
Молодая женщина заговорила тихо; это было почти бормотание.
