Адвокат не ответил, но лицо его начало краснеть.
– Что вы думаете об убийстве? – спросил Ван Вейтерен.
– Маньяк, – мгновенно ответил Клингфорт. – Я это утверждал с самого начала. Хорошо бы вы поскорее поймали его, чтобы добропорядочные граждане могли снова смело прогуливаться по вечерам.
– Вы имели обыкновение вместе ходить к проституткам? – спросил Ван Вейтерен.
Вопрос прозвучал в момент затяжки и вызвал у адвоката приступ кашля – довольно мучительный, как показалось Ван Вейтерену. Адвокат проворно вскочил, насколько позволяла его грузная фигура, и, пошатываясь, подошел к окну. Затем вернулся на место и отпил глоток минеральной воды из стакана.
– Что вы имеете в виду, черт побери? – прорычал он, придя в себя. – Это превышение служебных полномочий!
– То, что Симмель имел обыкновение бегать к проституткам, общеизвестный факт, – спокойно продолжил Ван Вейтерен. – Меня интересует, можете ли вы назвать их имена.
– Оставьте меня в покое…
– Ну уж нет. Пока нет. Сядьте и отвечайте на мои вопросы. К вашему сведению, идет расследование убийства, и я могу смело забрать вас в участок, если у меня появится такое желание. Не горячитесь, господин адвокат! Угрозы – это не ко мне.
Эуген Клингфорт замер. Его подбородки по-прежнему лежали на груди. «Он похож на больного моржа», – подумал Ван Вейтерен.
– Смотрите, пепел сыплется на ковер, – сказал он, смягчив голос. – Ну? Имена женщин.
– Я не… не имею никакого отношения к этой стороне жизни Симмеля, – проговорил адвокат, усаживаясь в кресло. – Он наверняка навещал кого-нибудь из… обычных… иногда. Уверен, что господин полицмейстер знает их всех поименно.
– Мне нужны те, которые неизвестны полиции, – возразил Ван Вейтерен. – У вас прочный брак, господин Клингфорт. Жена, дети, вилла… разве вы не понимаете, что я могу создать вам неприятности, если вы будете упорствовать?
Адвокат порылся в ящике письменного стола. Вытащил листок бумаги, что-то начеркал на нем и придвинул Ван Вейтерену.
– Но я могу гарантировать, что все это не имеет ни малейшего отношения к убийству… – он вытер каплю пота на виске, – ни малейшего.
«А я и не думал, что имеет, – подумал Ван Вейтерен, выходя на улицу. – Просто сторожевой собаке нужно напоминать о том, что она собака».
– Ну что, ты сегодня трезвый? – спросил Баусен и уселся, поставив поднос с кофе на стол.
– По понедельникам я всегда трезвый, – ответил Перховенс. – У меня ведь работа.
– Собирать тележки на парковке?
– Именно. Но в такие времена приходится браться за то, что дают.
Баусен протянул ему пачку сигарет, и Перховенс вытащил одну:
– Кофе и сигареты… Я всегда говорил, что с властью надо дружить.
– А не придумал ли ты всю эту историю, чтобы выгадать себе… кое-какие льготы? – проговорил Баусен и наклонился вперед, упираясь ладонями в стол.
Перховенс вздрогнул и занервничал:
– Нет-нет, разрази меня гром, господин комиссар! Мне бы и в голову не пришло лгать полиции! Я видел его так же отчетливо, как сейчас вижу вас, господин комиссар… шел от «Клармана»… в смысле, я сам… посидели там с Ваутерсом и Эгоном Шмидтом, если вы их, конечно, знаете, господин комиссар…
Баусен кивнул:
– Рассказывай, что же ты видел.
– …шел мимо книжного магазина, в смысле, по пути домой. Я живу в Пампасах, если комиссар знает…
– Знаю, – сказал Баусен.
– …и вот поворачиваю я за угол, выхожу, стало быть, на Хойстрат… я, конечно, шел по левой стороне… и вижу фигуру, которая спешит вниз по лестнице. Он шел со стороны… ну да, со стороны «Голубого фрегата»… и очень торопился…
– Торопился?
– Ну да, он почти бежал вниз по лестнице…
– Опиши его! – велел Баусен.
– Ну, все произошло очень быстро… На нем были такой легкий плащ, немного развевавшийся при ходьбе, и шляпа, стало быть, с широкими полями и натянута так низко, что ни хрена не было видно… простите… я имел в виду, лица не было видно.
– Какого цвета плащ?
– Цвета? Коричневый или темно-синий… во всяком случае, довольно темный.
– А шляпа?
– Еще темнее… но не черная. Надо сказать, он прошел мимо меня очень быстро, да я тогда и не задумывался особо над этим… пока Кован не рассказал мне, что кто-то дал по башке Симмелю.
– Кован?
– Ковальский… Радон Ковальский, мой сосед снизу. Потрясающая личность!
– Когда ты узнал о случившемся?
– Когда узнал? Кажется, на следующий день… ну да, похоже на то… ближе к вечеру. Мы столкнулись с ним на лестнице, и он мне сообщил. «Ты слышал, что Палач зарубил Эрнста Симмеля?» – он так сказал.
– Однако ты пришел с заявлением в полицию только вчера. Почему? – строго проговорил Баусен.
Перховенс замолчал и уставился в чашку с кофе.
– Ну… это самое… я… – пробормотал он. – Не знаю… почему. Подумал, что все это вряд ли имеет значение… кроме того, я же был немного под мухой, но потом, как услышал по радио…
– Сколько ты выпил в тот вечер?
– Трудно сказать, – задумчиво проговорил Перховенс. – Трудно сказать. Я ведь просидел в баре несколько часов, так что немало… И потом… у Ваутерса была с собой заначка…
– Понятно, – кивнул Баусен. – А ты не узнал бы этого человека, если бы снова встретил?
Перховенс пожал плечами.
– Кстати, как он выглядел? Высокий или низенький? Толстый или стройный?
– Ой, нет, этого я не успел разглядеть. Нечто среднее, как мне показалось. Нет-нет, я бы его не узнал…
Баусен снова кивнул и спросил:
– А шляпу и плащ? Тоже бы не узнал?
Перховенс заколебался и получил еще одну сигарету.
– Спасибо, – пробормотал он. – Нет… точно могу сказать, не узнал бы.
Баусен вздохнул и поднялся, провожая Перховенса. «Во всяком случае, парень не дурак, и понимает, что это определенный риск, – подумал он. – В смысле, быть единственным свидетелем, который своими глазами видел Палача».
– Мария Зельник? – спросила Беата Мёрк.
Женщина, полулежащая на красном диване, была на несколько лет моложе ее, и это вызвало двойственное чувство. С одной стороны, в Беате пробудилось нечто похожее на материнский инстинкт, но с другой – приходилось сдерживать желание развернуться и уйти: слишком сильно было отвращение.
Враждебность, кажется, была взаимной. Мария Зельник демонстративно положила ногу на ногу так, чтобы коротенькая кожаная юбчонка задралась как можно выше. Она курила и рассматривала свои ногти.
