– Да ведь, черт возьми, – пробормотал Ван Вейтерен. – Ну ладно, если он готов потерпеть до понедельника, то получит еще больше материала.
«Не сомневаюсь», – подумал Мюнстер.
37
В воскресенье перед кошмарным понедельником выдалось ясное утро с теплым юго-восточным ветром. Ван Вейтерен и Мюнстер, даже не обсуждая этот вопрос, дружно решили отправиться в полицейский участок пешком.
Просто само утро располагало к этому, и интендент ясно ощущал, что не только у него, но и у комиссара буквально ноги не идут на работу.
В тот момент, когда они вышли из переулка на площадь, зазвонили колокола на Бунгекирке, созывая на первую службу. Ван Вейтерен на мгновение остановился, посмотрел в сторону темных церковных ворот и что-то пробормотал. Мюнстер оглядел открывшуюся перед ними картину. Роскошные ганзейские фасады. Мифологические бронзовые скульптуры, красующиеся на солнце под тихое журчание фонтана. Неправильной формы площадь, пустынная и спокойная, залитая нежным звоном… здесь не было ни души, лишь голуби прогуливались, поклевывая в пространствах между булыжниками мостовой в поисках еды. Да темнокожий дворник стоял возле книжного магазина и насвистывал арию из оперы Верди.
Мюнстер запустил руки в карманы, зажал под мышкой тонкий портфель, и, пока они пересекали наискосок неровную поверхность площади, на него вдруг нахлынуло ощущения абсурдности бытия, свойственной ему, бытию, неоспоримой иррациональности.
Вся их работа, все их действия в этом маленьком спящем прибрежном городке в воскресное утро представлялись какой-то нелепостью. Как сказал кто-то из умных, «при свете дня все убийцы кажутся какими-то бледными». Немыслимым казалось, что они снова идут в полицейский участок, бог знает в который раз, чтобы усесться за овальный стол в зале заседаний с грязно-желтыми стенами, закатать рукава и снова начать обсуждать, кто же этот маньяк.
Тот, кто бродит среди всей этой идиллии и отрубает головы ближним своим…
Тот, из-за кого весь город скован страхом и чьи поступки вот уже много недель остаются чуть ли не единственной темой для разговоров…
Тот, кого они с комиссаром и всеми остальными просто обязаны вычислить, чтобы все это наконец прекратилось…
И что люди скажут завтра, черт побери?
«Все это совершенно абсурдно, – подумал Мюнстер, щурясь на солнце, которое стояло высоко над медной крышей полицейского участка. – Или дико, если использовать слова Беаты Мёрк».
Самым загадочным, самым непостижимым оставалось то, что же могло приключиться с ней.
Неужели она и вправду лежит в этот момент с отрубленной головой где-то в окрестностях городка? Постепенно загнивающее тело, которое ожидает, пока его обнаружат. Можно ли вообще представить такое? Та, которую он почти…
Мюнстер сглотнул и поддал ногой по пустой пачке от сигарет, которую музыкально одаренный дворник явно пропустил.
А вечером он снова увидит Сюнн и детей.
И как получилось, спрашивал он себя, что Сюнн приняла решение приехать сюда без всякого предупреждения – ее просто озарило, как она объяснила по телефону, – как раз в этот момент?
Без четверти восемь в пятницу вечером.
Что буквально по минутам совпадает с тем, когда…
За долгие годы совместной работы комиссар Ван Вейтерен два или три раза заводил с ним разговор о повторяющихся паттернах. О скрытых связях, непостижимой хореографии и прочих явлениях… детерминантах, что бы ни подразумевалось под этим словом, однако тут нечто совершенно иное…
Он поежился и придержал дверь безмолвствующему оракулу.
– Мы взяли его, – сказал Баусен.
– Кого? – спросил Ван Вейтерен и зевнул.
– Подворского, само собой, – ответил Кропке. – Сидит у нас в камере. Задержали его в порту полчаса назад.
– В порту?
– Да. Он был в море, ловил рыбу – со вчерашнего утра… во всяком случае, с его собственных слов. Взял лодку напрокат у Саулинена – похоже, он время от времени это проделывает.
Ван Вейтерен опустился на свой стул.
– Вы уже допрашивали его? – спросил он.
– Нет, – ответил Баусен. – Он понятия не имеет, в чем дело.
– Отлично, – сказал Ван Вейтерен. – Пусть посидит еще немного.
– Согласен на сто процентов, – кивнул Баусен. – В этот раз нам точно не следует торопиться.
Фрёкен де Витт вошла в зал с подносом.
– Поскольку у Сильви по воскресеньям закрыто… – пояснила она и сняла пленку с двух ароматнейших пирогов.
– С ежевикой? – спросил Баусен.
Фрёкен де Витт кивнула, пытаясь скрыть улыбку.
– Ирма, ты неподражаема, – с чувством сказал Баусен, и все остальные благодарно пробормотали что-то в знак согласия.
– Что нового со вчерашнего дня? – спросил Ван Вейтерен, вытирая уголки рта.
– Я переговорил с Мельником, – сказал Баусен. – Он продолжает разрабатывать ту драку в кабаке… однако, по его мнению, там мало что удастся узнать. Уголовное дело возбуждено не было… он нашел только одну свидетельницу, которая видела, как все происходило, но она, естественно, понятия не имеет о причине ссоры. Возможно, это была просто пьяная свара, начавшаяся из-за ерунды, а потом вышедшая из-под контроля. Как бы там ни было, лучше всего попытаться выжать что-нибудь из самого Подворского.
Ван Вейтерен кивнул.
– А эта история со взрывом? – спросил Мюнстер.
– Как мы и говорили вчера, похоже, что все это лишь случайное совпадение. Блэве не был близким другом Рюме в Арлахе. Ни один из них не имел известных нам связей с Испанией, а взрыв бомбы и впрямь был организован террористами. ЭТА
[4]
взяла на себя ответственность за взрыв, а они это делают только в том случае, когда действительно сами организуют теракт.
– А Грета Симмель вообще не поняла, о чем толкует Банг, – вставил Кропке.
– Что само по себе еще ничего не значит, – уточнил Баусен.
– Стало быть, совпадение, – сказал Ван Вейтерен, глядя в свою пустую тарелку. – Да, с таким приходится иметь дело достаточно часто, как я уже говорил.
Баусен раскурил трубку.
– Что-нибудь еще, прежде чем мы возьмемся за Подворского?
Кропке откашлялся.
– Ну, ничего особенного, – проговорил он. – Так, пустяк. Я тоже пробежался сегодня утром по той дороге, по которой бежала Мёрк.
– И что? – спросил Баусен.
– И тоже ничего не обнаружил, – сказал Кропке.
– Естественно, – усмехнулся Ван Вейтерен.
– Итак, Подворский, – сказал Баусен. – Какую стратегию выберем?
