Сидоренков к этому времени уже соорудил яичницу.
— Стерли, — отозвался он. — Уничтожили. Иди ешь.
— Слушай, Дима, — сказал Степаненко. — В твоих интересах молчать, что я шастал по этому сайту, правда?!
— Мг, — согласился Сидоренков с набитым ртом. — Но тебя все равно прижучат.
— А я уж как-нибудь отвечу перед Всевышним, почему я это делал.
Раздался звонок в дверь. Сидоренков, не выпуская вилку из рук, открыл дверь.
На пороге стояла Ира, вдова погибшего Ко-лешки.
Увидев Степаненко, она охнула.
— Что с тобой?
— Да напали какие-то скоты. Видишь, как избили, — Максим отвернулся.
«Странно, — подумал он. — Почему Ира здесь? Неужели это только случайное совпадение?»
— Надеюсь, это не связано с делом… Колеш-ки? — проговорила Ира, входя в квартиру. — Боже, — воскликнула она. — Вы что тут, подрались?
— Было дело… — Степаненко незаметно для Иры подмигнул Сидоренкову. Тот, не зная, что за женщина пришла к другу, быстро собрался и ушел.
— Тебе нужно улечься, — строгим тоном приказала Ира. — Я сделаю примочки, потом займусь уборкой.
Оказавшись в горизонтальном положении, Степаненко и в самом деле почувствовал себя значительно лучше.
Первым делом ему нужно было хорошенько выспаться. И он на какое-то время задремал.
Проснулся Степаненко, когда Ира уже накрыла на стол. Он прошел в ванну. Взглянул в зеркало. Никаких изменений в лучшую сторону. Наоборот, лицо приобрело одутловатость. Кряхтя, как старик, полез в ванну. После ванны немного полегчало. Проходя из ванной комнаты, неожиданно увидел в прихожей папку. Дешевенький дермантин под крокодиловую кожу.
— Что это? — вскричал он. — Это папка Алексея?
— Да, — настороженно проговорила Ира. — Незадолго до… этого… — Ира помрачнела, — Словом, он сказал, что если с ним что-нибудь случится, то чтобы я передала папку тебе…
— Почему ты не сделала этого раньше! — воскликнул Степаненко.
— Я не знала… Не до этого было. Понимаешь… Совершенно вылетело из головы.
— Да, да… — пробормотал Степаненко, измученный, сбитый с толку.
Ведь существовала еще одна папка! Тютелька в тютельку как эта! И она осталась возле убитого Губермана!
Он почувствовал себя обманутым.
Какие-то мерзавцы отбивают у тебя печенку из-за папки, которую он видел возле мертвого Губермана. Затем появляется еще одна папка, о которой он не знает ни сном ни духом.
Черт, если бы Ира своевременно передала ему эту чертову папку, возможно, ничего не было бы. Во всяком случае Сохадзе на наехал бы со своими костоломами на него.
Степаненко расстелил на полу газету, положил папку плашмя и расстегнул молнию. Брошюрки, книги, большая готовальня. Пролистал одну брошюрку. Ротапринтное издание. В заглавии закавыченное слово «Эльбрус». Открыл готовальню. В готовальне цилиндрики, похожие на малюсенькие батарейки-пальчики. Те самые, которые незадолго до своей смерти Ко-лешко показывал ему. Некоторые без корпусов, видно внутреннее сложное устройство. На торцах позолоченные шпенечки электрических разъемов.
«Что это? Неужели те самые опытные образцы суперпроцессора, из-за которого заварилась вся каша?» — пронеслось в голове. Как проверить? Обратиться к Сидоренкову?
Сам Степаненко в радиоэлектронике разбирался не особо.
В папке оказались еще и коробки с компьютерными дискетами: обычными и магнитооптическими. Дискеты пронумерованы: «Эльбрус-1», «Эльбрус-2», «Эльбрус-3» и так далее. А вот и общая тетрадь большого формата. Кажется, рукопись. Степаненко пролистал ее, обращая внимание на карандашные пометки. Кажется, почерк его, Ко-лешки.
Так. Теперь Максим не сомневался, что папка принадлежит покойному Колешке. Но что за папка тогда была у Губермана? Фуфло? Подделка? И зачем Сохадзе понадобилась одна из этих папок? Которая из них нужна Сохадзе? Кто блефует?!
Еще раз расспросив Иру об обстоятельствах, при которых она получила папку от покойного мужа, Степаненко принял решение спрятать папку в надежное место до лучших времен, когда все уляжется и события станут более или менее понятными.
Теперь можно было подумать, что делать с Ирой. Никогда Степаненко не попадал в такое сложное положение. Его мужскому самолюбию льстило то глубокое чувство, которое испытывала к нему Ира, но честная натура не позволяла ему играть чувствами человека, отвечать на них дешевым и легкомысленным флиртом.
Для того чтобы заниматься реальным делом, нужно иметь некий минимум душевного комфорта. Нужно наконец внести ясность в отношения с молодой вдовой. Степаненко не исключал возможность взаимных чувств, но ведь еще не прошло и сорока дней…
Почему она приехала? Как она могла изменить памяти своего, пусть и нелюбимого мужа так быстро?
Несколько раз звонил он ей, и она тоже ему звонила. Жаловалась, плакалась…
Степаненко вспомнил ее слова: «Я с ума сойду… Одна…»
И вот теперь она здесь, в его квартире. И он не знает, что ему делать.
— Я несколько дней побуду с тобой, ты же без помощи не обойдешься, — решительно произнесла Ира и начала убирать посуду.
Глава XXIX. Признание в любви
Через два дня вечером они вышли погулять по вечерней Москве. Перед этим Ира была молчалива, и Максим понял, что предстоит объяснение. Это несколько упрощало проблему.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — первой нарушила молчание Ира и запнулась, как бы подбирая слова. — Видишь, мне трудно говорить. Если бы ты только знал, что творится в моей душе. Я давно собираюсь сказать тебе об этом, но все как-то не получалось.
Степаненко внимательно слушал.
— Во время наших предыдущих встреч ты старался как можно быстрее распрощаться, вечно торопился… — продолжила Ира. — Как большого счастья я жду каждой встречи с тобой. Если бы ты спросил меня, чем я живу сейчас, я бы ответила: живу мыслями о тебе, живу встречами с тобой.
Ира взяла Максима под руку, прислонилась головой к его плечу.
— Милый мой, славный Макс, я откровенно скажу… — она замолчала на мгновение, подбирая нужное слово, которое в таких случаях не удается сразу найти.
— Я люблю тебя, мой славный, мой милый, мой любимый… Давно люблю.
Степаненко насторожился. Да, он догадывался о ее чувствах, но чтобы все было так серьезно…
Он осторожно взял ее руку, припал губами к маленькой теплой руке.
— Не говори ничего.
— Нет, я сейчас брошусь тебе на шею…
— Что ты делаешь, Ира? Люди увидят…
— Боже мой! Пусть смотрят все, пусть смотрит весь мир. Разве я могу стыдиться своей любви? Разве она оскорбляет тебя? Разве тогда, в беседке, у нас не было того, что называется любовью?
