— Так доколе?
— Видишь ли, кое-какие преобразования в армии делаются, — произнес Дубов. — Но по мне, уж лучше бы они и не делались. По-моему, это не реформы, а форменное вредительство, если вспомнить этот старый термин, прежде такой популярный, а ныне вышедший из употребления. Посуди сам. Армию сокращают, но чисто механически. Режут, что называется, по живому. Выпихивают буквально силком на гражданку кадровых военных, которые отдали армии лучшие годы своей жизни.
— Да, я знаю такие случаи.
— Выбрасывают хороших военных специалистов, которые оказываются без работы, без средств к существованию, без крыши над головой. А ведь у каждого семья, дети.
— Я думаю, самое страшное то, что опоздали мы с военной реформой, — сказал Матейченков.
— Причем лет на восемь, не меньше.
— И вот результат, — грустно произнес Матейченков. — По прежнему два раза в год — весной и осенью — молодые ребята, не имеющие отсрочки, призываются в армию. По прежнему, кто только может, старается откосить от нее.
— И по прежнему военкомы во главе призывных комиссий продолжают гоняться за ними по всем уголках нашей необъятной родины, — дополнил Дубов.
Матейченков заключил:
— А молодые новобранцы, цвет нации, самое ценное, что есть у нас — генофонд, основа будущего России, — продолжают гибнуть в «горячих точках». Какой только идиот придумал это название?..
Глава 8. Об одной неудачной попытке
И снова Чечня…
После суматошной, заполошливой Москвы, после тягостных, долгих официальных разговоров с разношерстным начальством, переговоров, которые в большинстве своем не приводили ни к каким результатам, после бодрых дежурных улыбок и обещаний, которые, Матейченков знал, никогда не сбудутся, — после всего этого возвращение в Чечню показалось даже в чем-то приятным.
Первым, кого он встретил в своем штабе, был полковник Петрашевский, и Матейченков счел это добрым предзнаменованием.
Полковник доложил о своих действиях. Несмотря на короткое время, определенные успехи были налицо.
Николай Константинович долго и дотошно, причем по памяти, не пользуясь записками, перечислял, что успел сделать в создании диверсионно-разведывательного корпуса, сыпал фамилиями и именами тех, кого отобрал в корпус, пользуясь данным ему на это генералом Матейченковым правом. Приводил — опять же по памяти — служебные характеристики и отзывы сослуживцев на каждого, рассказал о расширении учебного лагеря, о привлечении новых инструкторов — одного из них, оказавшегося самым толковым, порекомендовал генерал-лейтенант Михаил Куликовский, который проживает в настоящее время в Краснодаре.
— Как со снабжением?
— Наладилось, Иван Иванович, хотя нервов это стоило мне немалых, — сказал Петрашевский.
— Меня бы дождался.
— Сам справился… Тут один фонд хитрый нашелся, гуманитаркой помогли.
— Ну и лады.
Полковник похвастался:
— Приедете в лагерь — не узнаете.
— А с оружием как?
— С обычным — более или менее… — замялся полковник.
— А в чем проблема?
— Те самые снайперские винтовки хотел для своих ребят раздобыть… знаменитые…
— Ну?
— Ничего не вышло.
— Правильно. Эта задача тебе не по зубам, — решил полпред. — Там слишком хитрая механика, большие люди и большие деньги задействованы.
— Так что ж, останемся без винтовок?
— Кто тебе сказал? Винтовки будут, — твердо произнес генерал. — Я этим занимался уже в Москве, привлек кое-кого на нашу сторону… А здесь вместе добивать будем.
Поздно вечером, когда они остались в штабе одни, Матейченков предложил полковнику почаевничать. Сделал он это не без задней мысли — хотел вытянуть из замкнутого разведчика еще кое-какую интересовавшую его информацию. Теперь, после того как они несколько сблизились на совместной работе, Матейченков полагал, что вправе рассчитывать на большую откровенность.
Он не ошибся.
— Николай Константинович, вам с первого захода удалось выйти на генерала Дудаева? — забросил первую удочку Матейченков, когда они уселись за стол, на котором был быстро сварганен поздний небогатый ужин в виде банки солдатской тушенки с черствоватым хлебом. Чай был уже заварен и разлит по стаканам.
— Ну что вы… — ответил полковник. — Попыток было уже и не помню, сколько.
— И все неудачные?
— Кроме последней.
— А какая из этих попыток была самая интересная? Расскажи-ка…
Петрашевский задумался:
— Было дело под Полтавой… А точнее — под Шатоем.
— Когда это было-то?
— Весной девяносто пятого года.
— Кончалась первая чеченская?
— Ну да. Все веселые ходили, казалось, еще один рывок — и войне конец. Очень надоела она всем, да и затянулась безбожно… Ну, конечно, были и предпосылки для хорошего настроения. Грозный был в наших руках, да и не только Грозный — вся равнинная часть Чечни. Боевиков загнали в горы, они фактически контролировали только район Шатоя.
— Тебя уже признали?
— Да, к тому времени командование федеральной группировки начало меня замечать и помогать моей небольшой диверсионно-разведывательной группировке. Вызывает меня главнокомандующий и говорит:
«Теперь у боевиков нет куражу. У них фактически не осталось ничего, кроме имени, и это имя — генерал Дудаев. Если его сковырнем, вся их бандитская шайка рассыплется, как карточный домик. Тут и войне конец, понимаешь?»
«Так точно», — говорю.
«А понимаешь, так вот тебе задание. Подбери себе в группу людей, каких сочтешь нужным. Даю тебе на это карт-бланш. Кого нужно, добавлю из самых опытных прапорщиков, офицеров и солдат-контрактников, есть там хорошие ребята…»
«Ясно».
«Боевая задача: взять в плен и доставить сюда генерала Дудаева, желательно целым и невредимым».
«А не получится?»
«Тогда уничтожить».
«Круто», — думаю, а вслух спрашиваю: «Сколько дадите человек?»
«А сколько надо?»
«Десятка четыре».
«Договорились».
«Когда приступать?»
«Вчера. Сейчас езжай под Ханкалу, там дислоцируется ударный батальон. Подбери недостающих тебе людей, но время не тяни». С тем я и отбыл вертолетом под Ханкалу, производить искусственный отбор по Дарвину, — сказал Петрашевский, отхлебнув остывшего чаю.
— А где находился Дудаев, неизвестно?
— Ну, разведчики мои не дремали. Я сразу дал им команду, и они шуровали во всю. Лазили по горам, как ящерицы, весь Шатойский район вдоль и поперек перепахали…
