Оборотная сторона гегемонной маскулинности – синдром самозванца: мальчик думает, что он не соответствует нормативным ожиданиям, это делает его бытие тревожным и «неподлинным» и снижает удовлетворенность жизнью. Это особенно опасно в периоды социальных кризисов и кризисов индивидуального развития. В результате формируются две группы риска. Первая – мальчики из бедных и необразованных семей, которым с детства близок «силовой» канон маскулинности, но которые в ходе развития постепенно обнаруживают, что следование ему не только не обеспечивает им ожидаемого социального успеха в мире взрослых, но часто оборачивается против них. Вторая – наиболее интеллектуально и художественно одаренные мальчики, ярко выраженная индивидуальность которых не вписывается в жесткий канон бесструктурного монолита.
Изменить транскультурный стереотип мальчишества, ориентированный на гегемонную маскулинность, мы не можем, но в условиях быстро меняющегося мира социально-педагогическая стратегия обязана принимать во внимание а) множественность типов маскулинности и б) многообразие индивидуальных мальчиков. Усилия взрослых должны быть направлены на то, чтобы мальчик как можно раньше осознал плюралистичность бытия и наличие выбора жизненных путей в соответствии с его индивидуальными особенностями, включая возможность компенсации одних качеств и достижений другими. Более гибкое воспитание даст мальчику дополнительный источник силы, позволяя не сломаться на крутых виражах истории и своей собственной непростой жизни.
Гендерная сегрегация и гомосоциальность формируют у мальчиков сильное чувство товарищества, принадлежности к группе, когда индивидуальное «Я» как бы растворяется в коллективном «Мы». Это единство является не только эмоциональным. Все формальные и неформальные мальчишеские группы строятся иерархически, имеют свою социально-ролевую структуру, дисциплину и вертикаль власти. Однако эти структуры не монолитны, межгрупповые и внутригрупповые конфликты всегда оставляют зазор для формирования индивидуальности, а исключительное «мужское товарищество» («Мы») дополняется такой же исключительной «мужской дружбой» («Я» + «Я»). Хотя коммуникативные свойства мальчиков и девочек развиваются по одной и той же траектории, девочки существенно опережают своих ровесников по формированию потребности и способности к самораскрытию. Отсюда – неодинаковые гендерно-возрастные акценты в определении ценностных критериев дружбы – «взаимопомощь» у мальчиков и «понимание» у девочек, ослабевающие лишь к концу юношеского возраста, когда мальчики осваивают более тонкие и сложные формы межличностной коммуникации. Эти различия связаны со спецификой эмоциональной культуры мальчиков и отличаются исторической устойчивостью. Тем не менее, расширение сферы совместной деятельности мальчиков и девочек ослабляет гендерную поляризацию и в этом вопросе, выдвигая на первый план индивидуально-типологические, личностные свойства.
Новые проблемы возникают и в семейной социализации мальчиков. Старая патриархальная семья была жесткой и авторитарной, современное воспитание гораздо мягче. Однако в малодетной и эгалитарной семье мальчик-первенец утратил свое привилегированное положение, а безотцовщина лишает его мужских ролевых моделей. Хотя сыновья сильнее дочерей тянутся к отцовскому началу, по многим параметрам, включая эмоциональные, они, как и девочки, чувствуют себя ближе к матери. Попытки почерпнуть положительный опыт семейного воспитания из патриархального прошлого успеха не имеют, потому что современная малодетная семья качественно отличается от этих образцов, в ней нет условий для соответствующих практик. Важные психолого-педагогические открытия последних лет – выяснение того, что а) степень влияния родителей зависит не от их соответствия стандартным гендерно-ролевым моделям (ласковая мать и строгий отец), а от их индивидуальных человеческих качеств и б) важнейший фактор долгосрочного психического благополучия ребенка, особенно мальчика, и профилактики его включения в криминальную среду – теплый семейный климат, эмоциональная и моральная поддержка со стороны родителей. В этом ключе следует рассматривать борьбу за запрет телесных наказаний и усилия по улучшению психолого-педагогической подготовки родителей.
Ломка привычного гендерного порядка и связанное с нею ослабление поляризации нормативной маскулинности и фемининности развертываются и в школе. Споры о том, кому – мальчикам или девочкам – благоприятствует современная школа, представляются социологически некорректными, в них не уточнены ни сферы и критерии благоприятствования (учебная успеваемость, общение, субъективное благополучие), ни субъекты, с позиций которых производится оценка (общество, государство, родители, учителя или дети разного пола и возраста).
С точки зрения академической успеваемости, девочки везде и всюду заметно опережают мальчиков, но это происходит не за счет мальчиков, учебные показатели которых в большинстве развитых стран (но не в России) также улучшаются, а просто потому, что девочки учатся лучше. С каждым следующим поколением доля девочек с полным средним и университетским образованием становится больше, чем доля мальчиков. Тем не менее, разница по гендерно-сензитивным предметам (математические и технические дисциплины, где мальчики традиционно опережают девочек, и язык и литература, где они традиционно сильно отстают) всюду сохраняется. Ученые объясняют это по-разному, но за направленностью интересов и мотивационными различиями явно стоят социально-экономические факторы.
Для мальчиков главный, стержневой, процесс школьной, как и всей прочей, жизни – выстраивание собственной маскулинности, в которой учеба, особенно у выходцев из низших слоев, занимает подчиненное место, а старательность считается скорее отрицательным качеством. Отсюда – более критическое, чем у девочек, отношение к школе и учителям и связанное с этим большое количество дисциплинарных конфликтов. Воплощение антишкольного этоса – такая специфическая форма мальчишества, как пацанство (лэддизм).
Одна из сложнейших проблем современности, не имеющая ни теоретического, ни практического решения, – феминизации школы и вообще всей образовательной системы. Воспитание и обучение мальчиков всегда и всюду считалось исключительно мужским занятием, эта установка имеет как биолого-эволюционные, так и социокультурные (гендерное разделение труда) предпосылки. Ослабление отцовского начала в семье и феминизация всех институтов воспитания и обучения детей делает проблему дефицита мужского влияния еще более острой. Однако к возращению в школу мужчины-воспитателя современное общество ни экономически, ни психологически пока не готово. Все призывы и декларации блокируются низкой оплатой педагогического труда, с которой мужчина не может согласиться (для женщин эта роль традиционна и потому хотя бы неунизительна), а также гендерными стереотипами и идеологической подозрительностью, родительской ревностью, сексофобией и гомофобией, вследствие которых интерес мужчины к детям автоматически вызывает подозрения в педофилии или гомосексуальности. Роль мужчин во внешкольной педагогике (спортивные занятия и т. д.) также выглядит проблематичной: в мужчинах нуждаются, но одновременно им не доверяют, а единственная востребованная ролевая модель – молодой мачо. Все это существенно осложняет воспитание мальчиков.
Другая проблема, которая уже 20 лет находится в центре внимания мирового психолого-педагогического сообщества, за исключением России, – школьное насилие, буллинг и хейзинг. Силовые отношения и особенно способы их ритуализации в той или иной форме присутствуют во всех закрытых разновозрастных мужских сообществах, поэтому их часто описывают по аналогии с древними обрядами перехода и инициации. Однако здесь имеет место множество социокультурных и психологических вариаций, знание которых позволяет существенно снизить распространенность буллинга, сделать его менее жестоким и смягчить его наиболее опасные психологические последствия. Хотя буллинг, как и другие формы детской агрессии, традиционно считается мужским поведением, его, включая быстро растущий кибербуллинг, девочки-подростки все чаще практикуют в отношении своих подруг и даже мальчиков, причем делают это с изощренной жестокостью. Это еще раз показывает, как тонка и подвижна грань между «мужским» и «женским» и как важно учитывать индивидуальные и социальные факторы развития.
