– Оно не уменьшится, – немедленно сказал Чань.
Пьерсон замер, держа тампон в паре дюймов от поясницы пленника.
– Доктор Свенсон пробовал подобную процедуру с таким же оранжевым минералом, эффект был очень сильным.
– Свенсон? – спросил Пьерсон. – Кто он такой? Он хотя бы знал, как использовать…
Графиня взяла доктору за руку.
– Насколько сильным был эффект, кардинал?
– Мне было не до того, чтобы вести записи, – ответил Чань. – Воспаление усилилось и увеличилось. Он также использовал синее стекло, с таким же плачевным результатом – я не смог дышать…
– Даже идиот мог бы это предвидеть, – фыркнул Пьерсон.
– Может быть, следует его разрезать? – спросил Пфафф. – Вскрытие – простейший способ выяснить, что у него внутри.
– Почему бы мне не вскрыть твою голову? – зарычал Чань.
– Тише, у меня другая идея. – Кардинал почувствовал, как тонкие пальцы графини ощупывают его позвоночник, и напрягся. – Попробуйте железо.
Пьерсон обмакнул еще один тампон в следующую бутылку. Когда врач прикоснулся к ране, Чань с шумом втянул воздух и почувствовал ледяной холод. Он ничего не слышал, потому что у него звенело в ушах. Кардинал выгнул спину и разорвал контакт.
– Предсказуемая реакция, – бормотал Пьерсон, – но уже проходит. Возможно, если бы мы попробовали последовательность металлов…
– Что, черт подери, вы делаете? – потребовал ответа Чань. Он как будто бы снова оказался на операционном столе в Рааксфале.
– Исследую алхимическую композицию, конечно.
Чань снова поморщился. Он почувствовал во рту привкус пепла.
– Ого! Посмотрите-ка на это. Продолжайте, доктор…
Кардинал закрыл глаза. Ему хотелось спрыгнуть со стола, растереть Пфаффа в пыль, дать пинок Пьерсону, чтобы он отлетел к противоположной стене, но Чань не двигался, лишь вцепился в край стола с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Селеста Темпл была жива. Если его на нее не обменяют, страшно подумать, что с девушкой может сделать Вандаарифф.
Следующее прикосновение – и у него посыпались искры из глаз. Еще одно – и он почувствовал, будто его колют сотни иголок. Следующий тампон – и, хотя это противоречило здравому смыслу, он явственно почувствовал какой-то запах. Чань утратил способность чувствовать запах более десяти лет тому назад, но сейчас он покачал головой, ощутив запах пороха. Новое прикосновение зажгло пламя в его чреслах, и в момент контакта он представил себя быком в период гона, удивленно осознав, что втягивает воздух, чувственно раздувая ноздри. Потом этот тампон убрали, и он вздохнул с облегчением, слыша, как доктор что-то бормочет.
– И наконец, ртуть…
Каждый последующий металл вызывал внезапную и специфическую реакцию, но последний заполонил все чувства Чаня, будто его голову погрузили в холодную воду. Пленник потерял ориентацию, захваченный вихрем видений из картин графа. Его руки были черны… ступни погружены в плодородную почву свежевспаханного поля… он был обнажен… на нем было струящееся одеяние… он держал меч, сверкавший, как солнце… и повсюду вокруг лица, светившиеся в пространстве, – люди, которых он знал. Они смеялись, умоляли, истекали кровью, а потом перед ним опустилась на колени графиня – блеснули ее синие зубы, одной рукой она сжала бедро мужчины, а в другой, поднятой вверх, было ярко-красное, живое, сочащееся…
Он задохнулся, его лицо оказалось прижато к кожаной поверхности стола. Что произошло? Что с ним сделали?
– Это наихудший результат, – сказала графиня, – все слито в единое целое.
– Это невозможно, – ответил Пьерсон. – Какими бы ни были его намерения, химические факты…
– Секунду, доктор. – Чань почувствовал ее прикосновение.
– Вы слышите нас, кардинал Чань?
– Вы можете это удалить?
– Простите?
Чань встал на ноги и тихо спросил Пьерсона:
– Вы можете это удалить, не убив меня?
Пьерсон покачал головой.
– Мне жаль. Что бы ни было имплантировано, уже прошло достаточно времени, чтобы посев…
– Посев? – Чань пнул столик с инструментами так, что тот врезался в стол доктора.
– Это термин самого графа, – запротестовал Пьерсон.
– Зачем? – закричал Чань. – Что он сделал?
Пьерсон взволнованно взглянул на графиню.
– Он делал много исследований – непроверенные теории… процедура для ассимиляции стекла в человеческом теле.
– Чтобы превратить меня в своего слугу. – Чань натягивал через голову рубашку.
– А разве вы им стали, кардинал? – Графиня подождала, пока мужчина наденет снова свои темные очки. – Вы действительно его создание.
– Не более, чем ваше.
– Именно. Но Оскар заносчив. Он будет верить в то, что его магия сработала. Вы понимаете? Если вы сыграете свою роль убедительно, мечты ослепят его.
Сработал ли план Вандаариффа? Что, если имплантированное стекло было очередным устройством с часовым механизмом, которое ожидает своего часа, чтобы взорваться? Третий день еще не закончился. Чань надел пальто священника и начал застегивать пуговицы.
– А Селесту Темпл освободят?
– Освободят.
– Она здорова? Не ранена?
– Насколько мне известно, здорова.
Чань посмотрел на Джека, который был чем-то обеспокоен. Кинжал был снова вставлен в трость, и Чань выхватил ее у Пфаффа. Он повернулся к графине:
– Как только Селесту привезут, вы доставите ее к доктору Свенсону.
– Как вы пожелаете. А вы знаете, что делать, как только окажетесь рядом с Робертом Вандаариффом.
– Я раскрою ему череп.
– Первым же кирпичом, попавшимся под руку.
Графиня снова привела Чаня и Пфаффа на безлюдную площадь в парке. Улицы оставались пустынными, хотя вдалеке, как показалось Чаню, небо потемнело.
– Это дым?
Графиня только пожала плечами.
– Отправляйтесь, Джек. Найдите меня, когда вы закончите.
– Закончу что? – спросил кардинал.
– Не ваше дело, старина. – Пфафф взял руку графини и наклонился, чтобы ее поцеловать. Чань мог бы ударить ногой по голове Пфаффа как по мячу, но вместо этого решил осмотреться. Заросший парк, кирпичные столбы ворот, тень от украшенной резьбой колонны…
Пфафф выпрямился и поднял руку графини для еще одного поцелуя, потом повернулся на каблуках, при этом полы его оранжевого пальто описали полукруг. Чань наклонился и поднял камень с дорожки.
– Что вы делаете? – спросила графиня. – Мы должны…
Когда Пфафф отошел шагов на двадцать, Чань бросил ему точно между лопатками камень размером с голубиное яйцо. Пфафф закричал, согнулся, потом повернулся кругом, размахивая бритвой, выхваченной из пальто, лицо его покраснело.
