Самый большой комплекс зданий являл собой царский дворец, который растянулся от Лунных ворот на восток, вдоль серповидного, закругляющегося берега озера и мыса Лохиас. Там был еще и Островной дворец, в самой гавани, царский причал, а также царская гавань, прилегающая к дворцовому комплексу. Птолемеи
[6]
любили жить стильно и с удобствами.
Я спустился обратно на палубу и послал Гермеса, чтоб он принес мне мою самую лучшую тогу. Моряки чистили на палубе свое оружие, но наша миссия была строго дипломатической, так что мы с Кретиком не стали облачаться в военную форму.
Облаченные в лучшие одежды, окруженные почетной охраной, мы приблизились к причалу, ближайшему к Лунным воротам. Над ними красовалась статуя древнеегипетской богини неба Нут, прелестная, но какая-то чрезмерно вытянутая. Ее ноги упирались на одну сторону ворот, удлиненное тело, выгнутое аркой, нависало над ними, а кончики пальцев лежали на противоположной стороне. Тело было выкрашено в глубокий синий цвет и усыпано звездами, и под этой аркой висел огромный бронзовый сигнальный гонг, выполненный в виде солнечного диска. Мне еще предстояло повсюду в Александрии наблюдать подобные напоминания о древнеегипетских религиозных культах, хотя во всем остальном город был греческим.
Мы устремились к каменному причалу, словно намереваясь его протаранить и утопить. Но в самый последний момент шкипер проорал какую-то команду, весла глубоко погрузились в воду и остались там, подняв облако брызг. Корабль быстро потерял ход и мягко остановился возле каменной стены.
– Я мог бы прицепить розу на кончик тарана, и она не потеряла бы ни единого лепестка, – заявил шкипер с вполне оправданной гордостью, пусть и слегка преувеличивая. Весла тут же убрали, на берег перебросили причальные канаты, трирему притянули и пришвартовали к пирсу. Потом с помощью выносной стрелы тяжелый абордажный мостик был опущен на каменный настил пирса, и наши воины выстроились вдоль его ограждения, блестя на солнце старомодными бронзовыми нагрудниками.
Чтобы нас приветствовать, из города явилась целая делегация – придворные и чиновники в египетских одеждах, а римляне из посольства – в тогах*. Чтобы нас развлечь, египтяне не забыли привести с собой артистов. Тут были и акробаты, и дрессированные обезьяны, и обнаженные танцовщицы, гибкие и вертлявые. Римляне держались более величественно и с большим достоинством, хотя некоторые заметно пошатывались, уже пьяные, несмотря на ранний час.
– Думаю, мне здесь понравится, – сказал я, когда мы спускались по мостику на причал.
– Да уж, в этом сомневаться не приходится, – ухмыльнулся Кретик.
Моя семья в те дни была обо мне невысокого мнения.
Барабаны гремели, трубы завывали, кифары звенели, а мальчики-рабы размахивали курильницами, обволакивая нас клубами благовонного дыма. Кретик выносил все это со стоическим терпением, достойным его ранга, а мне этот балаган ужасно нравился.
– Добро пожаловать в Александрию, благородный сенатор Метелл! – выкрикнул высокий мужчина, одетый в синюю мантию с широкой золотой каймой. Он обращался к Кретику, не ко мне. – Добро пожаловать, Квинт Цецилий Метелл, Завоеватель Крита!
Вообще-то, это была не бог весть какая война, но Сенат проголосовал за присуждение моему родственнику этого почетного титула, и он был даже удостоен триумфа*.
– Я, Поликсен, Третий евнух двора царя Филопатора Филадельфа Неоса Диониса, XI Птолемея, прошу тебя пожаловать в город, где ты можешь чувствовать себя как дома, как в самом городе, так и во дворце, в знак глубокой любви и уважения, а также прекрасных отношений, которые уже давно установились между Римом и Египтом.
Поликсен, равно как и остальные придворные, носил черный, коротко подстриженный египетский парик и был здорово накрашен: глаза были подведены черным, а красные краски подчеркивали его пухлые щеки и губы.
– А что такое Третий евнух? – тихонько спросил меня Гермес. – Неужто у Первого и у Второго по одному яйцу, или как?
Вообще-то, я и сам задавался этим вопросом.
– От имени Сената и народа Рима, – отвечал Кретик, – я уполномочен и имею честь выразить глубокое уважение, которое мы всегда испытывали к царю Птолемею, к благородным людям и народу Египта.
И после этих слов придворные захлопали в ладоши и возбужденно защебетали, прямо как стая дрессированных голубей.
– В таком случае прошу пройти со мною во дворец, где в вашу честь будет устроен пир.
Вот это уже ближе к делу. Не успел я почувствовать под ногами твердую землю, как ко мне вернулся мой отличный аппетит. И под аккомпанемент барабанов и флейт, кифар и цимбал мы проследовали через Лунные ворота. Кое-кто из встречавших нас римлян последовал за нами, и я узнал одного из них. Это был один из моих кузенов, из рода Цецилиев, известный под кличкой Руфус Рыжий – волосы у него действительно были красноватого оттенка. Ко всему прочему, он был еще и левша. При таком сочетании недостатков он не имел никакого будущего в римских политических играх, поэтому его, при любой возможности, отправляли с разными поручениями за границу. Он хлопнул меня ладонью по плечу и дохнул мне в лицо винным перегаром.
– Рад тебя видеть, Деций. Ты снова стал кому-то неудобен в Риме?
– Наш старик решил, что мне сейчас неплохо побыть где-нибудь подальше. Клодий
[7]
, в конечном итоге, добился перевода в плебеи* и теперь хочет избираться трибуном*. Если он этого добьется, это будет означать, что я и в будущем году не смогу вернуться домой. У него в руках будет слишком много власти, и я, к величайшему моему сожалению, буду не в силах ему противостоять.
– Это скверно, – посочувствовал Руфус. – Но теперь ты попал в единственное место в мире, где ты не будешь скучать по Риму.
– Здесь так здорово? – спросил я, обрадованный такой перспективой.
– Невероятно здорово! Круглый год прекрасная погода, любой разврат, распутство, пьянство и обжорство обходятся крайне дешево, все публичные зрелища и прочие представления – высшего класса, включая гонки на колесницах. Веселье и развлечения не прекращаются даже после захода солнца, и, друг мой Деций, тут ты узнаешь, что тебе никто никогда не целовал задницу так, как это умеют делать египтяне. Они тут любого римлянина считают богом.
– Что ж, я постараюсь их не разочаровать, – откликнулся я.
– И улицы здесь чистые. Хотя тебе не придется много ходить пешком, если, конечно, ты сам этого не захочешь.
