— Корнелия, — как можно душевнее проговорила Алена, тронув соседку за пухлый локоток, — это шок. Вы помиритесь, может, он и не изменял, может, он повез в ресторан деловую партнершу. Я, конечно, его не оправдываю, но ты разберись для начала.
— Это уже не имеет значения. Я должна пожить для себя. Я уже и вещи кое-какие вывезла. У меня были деньги — немного, но на первое время хватит. Сняла квартирку на окраине, теперь же все быстро. И… я ведь зашла попрощаться, — она хлопнула ладонями по столу и решительно поднялась. — Некогда рассиживаться. У меня куча дел — я записалась в парикмахерскую, завтра — на прием к префекту Западного округа, да и с Басиком нужно поговорить. Он ведь пока ничего не подозревает. Явится с работы, а меня нет.
Она пошла было в прихожую, но, остановившись, обернулась и улыбнулась Алене:
— Мой тебе совет, последний: встречайся с мужчинами, но не стремись замуж. Самостоятельная женщина всегда оказывается в выигрыше. А та, что при мужике, — еще бабушка надвое сказала.
* * *
— Н-да… — протянул Терещенко, когда дверь за Корнелией с треском захлопнулась. — Одной феминисткой на свете стало больше. Убил бы этого ее Басика за вред, нанесенный обществу. Жила себе простая русская женщина, и вот на тебе — стала из-за него феминисткой!
— Дался тебе этот феминизм! — Алена подвинула ему чашку с кофе. — Какой же ты все-таки консерватор.
— А мужики вообще сволочи! — усмехнулся он. — Сама же говорила.
— Ничего такого я Корнелии не говорила, — возмутилась она, в шутку, конечно, — хотя, может быть, ты и прав…
— Так, значит, вот кто давал тебе дивные советы, как себя вести в моем присутствии? — он кивнул на входную дверь. — Теперь мне все понятно.
— Что? — «Вот что значит — следователь! Разгадал с полпинка». Она удивленно хлопнула глазами.
— Ты казалась то нормальной, то совершенно невменяемой, — тут он приставил ладони к бровям, растопырил пальцы веером и изобразил «трепет ресниц по рецепту тетки Таи». — Я все голову ломал, думал: может, издевается?
— Смейся, смейся… — Алена покраснела, не зная, как выйти из столь неприятного для нее обсуждения, и наконец нашлась: — Так что вы сделали с Ганиным?
— Да ничего мы с ним не делали. Привезли на Петровку. Начали колоть: мол, дорогой товарищ Ганин, волею судеб мы вас подозреваем в убийствах. А он — я не я, и лошадь не моя. Отвечает: мол, совпадения, уважаемые. За наезд годичной давности судите, я даже рад буду, а все остальное — не моих рук дело. Тут на Горыныча начали давить со всех сторон — Министерство культуры, какие-то важные чиновники — любители искусства, — журналисты и простые почитатели театра. Ну а у нас никаких прямых доказательств вины Ганина нет — ни тебе отпечатков пальцев, ни свидетелей. В общем, продержали мы его сутки и выпустили. Поговорили, разумеется, напоследок. Я его попросил особенно не распространяться. Но, в общем, как могли, мы даже в его голову втемяшили, что задержали не по тому бородатому ДТП, которое, кстати, так и не удалось доказать, а по подозрению в серийных убийствах. С тем он нас и покинул.
— Подожди-ка! — она даже подпрыгнула на стуле. — Выходит, вы отпустили Илью часа в три дня?
— Нет. Чуть позже полудня.
— Ну?! — Алена развела руками. — Ведь он спокойно успел бы дойти до театра и устроить всю эту канитель с Машкой Клязьминой! Да что там с Клязьминой, он успел бы до этого помыться, побриться и прогуляться по магазинам! Ведь все произошло уже почти в четыре вечера!
— Получается, что Ганин успевал снова стать Гамлетом, — задумчиво повторил за ней Терещенко.
— Странно, что он не объявился в театре. Ведь знал, как там за него волнуются! — продолжила его мысль Алена.
— Выходит, что либо Ганин вошел в театр незамеченным и подстроил очередную шуточку, может быть, чтобы оправдать себя же любимого, либо Лже-Гамлет не знал, что Илья уже на свободе, и продолжал его выгораживать…
— Нужно спросить Илью, где он шатался с полудня до вечера.
— Спросим, — вяло пообещал следователь, — только что это нам даст? Ну, скажет он, что пытался отвлечься от дурных воспоминаний о ночи, проведенной в изоляторе на Петровке, и с этой целью гулял пешком по любимым московским переулкам. И с радостью эти переулки перечислит, даже вспомнит, что на таком-то доме висит такая-то мемориальная табличка. В общем, опять тупик! — грустно подытожил Вадим.
— А я думаю, что нужно еще прижать и гуру! — горячо заявила Алена.
В этот момент в дверь опять позвонили. Они переглянулись, разом прошептав: «Мистика!»
* * *
— Ходил, ходил, не знал, куда податься! — с порога объявил Коржик. — Настюха совсем одичала, не знаю, с кем посоветоваться.
— Есть же масса мест, — недовольно буркнула Алена, впуская его в прихожую. — В Москве столько психоаналитиков развелось, что плюнуть некуда. А на худой конец существует центр профилактики неврозов.
— Не хочешь меня видеть, так и скажи! — надулся он, но снял куртку.
— Не хочу тебя видеть, — улыбнулась Алена.
— А я все равно пройду, — так он и сделал, прямиком направившись на кухню.
— Привет, — протянул Вадим. — Пресса пожаловала.
— Ага, — радостно кивнул Коржик, — а Аленка что, не пресса?
— Если пришел выведывать секреты следствия, даже не располагайся — уматывай, — категорично заявила хозяйка.
— Сегодня я сам не свой, — грустно признался Коржик и сел на тот стул, который недавно покинула Корнелия. — Чихал я сегодня на следствие вместе со всеми его секретами?
— А что случилось? — участливо осведомилась она, с тоской понимая, что придется еще варить кофе. У Коржика, как у всякого нормального журналиста, чувство такта напрочь отсутствовало. Скорее всего ему и в голову не пришло, что он своим появлением может кому-то помешать.
— Я же говорю, Настена совсем потеряла крышу. И теперь моя жизнь похожа на героическое сопротивление подпольщика в глубоком тылу противника. Я должен думать, что я говорю, я даже должен думать, что я думаю, не упоминая уже о том, что я все время боюсь ошибиться и что меня за это повесят с табличкой «Предатель» на груди.
— Тоже хочешь сделать заявление? — осторожно поинтересовался Вадим.
— Нет!
— Это уже хорошо, — он явно обрадовался.
— Я хочу сказать, что напрочь не понимаю, почему в меня летит сковорода, когда я просто констатирую факт — пельмени слегка недоварены?! — Коржик тряхнул головой. — Почему это вызывает истерические вопли, типа: «Ты меня не любишь!» — или того круче: «Ты меня не уважаешь!»?! Алена, с женской точки зрения, — это логично?
— Я даже объяснять не стану! — фыркнула она. — Если ты действительно поносишь пельмени, которые тебе сварила Настена, то она права.
— Ты подумай! — искренне изумился Коржик. — Вадим, ты хоть что-нибудь понимаешь? Лично у меня уже голова пухнет.
