– Яблок она обожралась, поэтому кони и кинула, – ответил Альберт и, почесав затылок, добавил: – Но вроде как не совсем, а типа временно.
– Понятно, – кивнул черт. – В коме валялась.
– Ну ее по запарке в гроб и затолкали, а когда лох ее поцеловал, оказалось, что она ничего девчонка.
– Женолюб, чтоб его! – Гуча почувствовал, как его охватывает раздражение, и в сердцах сплюнул. Потом со злостью растер плевок подошвой и вдруг подумал о том, что злится он не на Бенедикта, а на себя. Злится за глупый бой с обезьянами, за то, что это он сам пропустил войну, за то, что не вспомнил о волшебном платке, который сразу бы доставил их к похитителям Мексики. И тогда растяпа ангел был бы цел и невредим.
– Ни фига себе – женолюб! Это как надо любить, чтобы живьем в гроб? – Полухайкин толкнул гроб – прозрачный ящик качнулся, цепи противно заскрипели. – И травануть вдобавок!
– Бенедиктушка наш каменный – женолюб, а не тот, кто девушку отравил. – Гуча посмотрел в счастливые каменные глаза статуи и выругался – на лице истукана было написано такое блаженство, что можно было подумать, будто последние минуты жизни были самыми лучшими.
– Не, я типа не понял!
– Чего ты не понял?
– Обычно на баб столбняк нападает, когда они блондина увидят. Это какой же клевой телкой надо быть, чтоб вот так мужика ошарашить? – Король напрягся, вспоминая всех более или менее красивых девушек, каких довелось наблюдать на обложках журналов в Зелепупинске. Нет, ни одна не могла бы вот так запросто заставить мужика окаменеть.
– А вот это мы сейчас выясним, – сказал черт и поднялся по ступенькам на возвышение, к гробу.
За долгие годы беспробудного сна перина примялась и сохранила четкий отпечаток тела. Именно этот отпечаток и подсказал пытливому Гуче разгадку запутанной истории.
– Альберт, посмотри на подушку, видишь?
– Ну, – кивнул тот, разглядывая отпечаток тела. – Я же говорил, что девчонка что надо, фигуристая в натуре, только тощая.
– Я не о натуре, ты на подушку взгляни.
– Ну косичек у нее на голове штук сто было, – сказал Полухайкин, наклонившись, чтобы получше рассмотреть отпечаток головы. – Узбечка, наверное.
– Стильная девочка, ничего не скажешь, только вот не косы это. Это змеи, Альберт. – Гуча провел пальцем по подушке и удовлетворенно хмыкнул, заметив прилипшую чешуйку. – Не обманули. «Женатым помрешь», значит.
– Ну так было написано. А че тут напутано? Я не въезжаю.
– Напутано тут действительно сильно. – Гуча присел на ступеньку. Его ослабленный обезьяньими кулаками организм отказывался нормально функционировать и напомнил о себе ноющей болью в спине и ногах. – Бенедикту не повезло. Впрочем, меня это почему-то не удивляет. Другой бы спокойно чмокнул какую-нибудь Белоснежку или Краснорожку и счастливый отправился восвояси. А наш ангелок на Горгону Медузу нарвался. Хотя это можно было предположить, с его-то везеньем!
– Это че: типа бабу подменили?
– Ну. А наш ловелас, не разобравшись, целовать кинулся. Натуралист, чтоб его! И все-то ему надо потрогать, понюхать, пощупать.
– Ну амиго, ты сам говорил, что ему уже не только щупать пора, – напомнил Альберт давнишнюю беседу, которую Гуча провел с Бенедиктом в воспитательных целях.
– Уже поздно. Давай вытащим его отсюда. – Гуча поднялся, взял изваяние за плечи и наклонил. Альберт нагнулся и, оторвав от пола каменные ноги статуи, закинул их на плечо. Они осторожно, стараясь не задевать стены пещеры, вышли в коридор.
– Куда его сейчас? – поинтересовался Полухайкин, хотя спросить хотел совсем о другом. Ему хотелось спросить, как теперь оживить блондина и кто сможет это сделать. Но, страшась услышать в ответ простое «не знаю», промолчал.
– Надо музей организовать, – мрачно пошутил Гуча. – Хотя один уже есть.
– Это где ж?
– У меня в спальне, – ответил черт, стараясь не обращать внимания на боль в теле. Статуя была тяжелой, хотя, будь он здоров, даже и не заметил бы этого. От Гучи не ускользнуло, что Альберт берет основной вес на себя, но протестовать он не стал. – Поставлю Бенедиктушку рядом с Бельведерским и буду экскурсии устраивать. Потом что-нибудь придумаем. Сначала надо эту опасную тварь выловить.
– Какую? – пробасил Полухайкин.
– Горгону Медузу. Она сейчас по Иномирью бродит, таких дел натворить может, что не расхлебаем.
И друзья надолго замолчали. Полухайкин вдруг вспомнил, что Мексика отправилась в Крепость, и похолодел – а вдруг его непоседа дочь встретится с этой тварью? Но он тут же подумал, что девочка находится под бдительным присмотром Тыгдынского коня, и успокоился. Коню Полухайкин доверял всецело и очень уважал эрудита за его обширные знания и могучий ум. Что и говорить, Тыгдын не раз выручал короля в трудные моменты хорошим советом.
Глава 4
УЖАСНОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ
«Эта тварь», как обозвал Медузу Гуча, не бродила по Иномирью. Она сидела под замком в Крепости.
Поплакав над окаменевшим котом, Медуза зашла в избушку на курьих ножках, поздоровалась, но ей никто не ответил. В избе царил такой беспорядок, что девушка ужаснулась.
Горелые одеяла на перевернутой кровати были насквозь мокрыми. Склянки, тарелки, ложки в беспорядке разбросаны по полу. Стены в темных пятнах.
Медуза провела пальцем по стене и вздохнула, поискав глазами, чем можно вытереть руку. Не увидев ни одной чистой тряпки, она снова вздохнула и, сама не понимая, что делает, принялась за уборку.
Скоро изба блестела как внутри, так и снаружи. Выстиранные в пруду одеяла, занавески и полотенца сохли на веревке. Медуза даже вытерла пыль с каменного Приблуды. Если бы кот смог, он бы, наверное, воспротивился такому уходу.
Медуза посмотрела на дело своих рук и, почувствовав, что настроение у нее немного поднялось, пошла куда глаза глядят. Она вышла на тропинку в лесу и медленно побрела прочь.
Избушка на курьих ножках отправилась за ней. Она с трудом продиралась сквозь кусты, но упорно шла следом. Когда девушка прошла меж деревьев, изба застряла, не рассчитав расстояние.
– Вот глупый домик, – рассердилась Медуза, помогая избушке освободиться, – иди назад!
– Ко… – просительно и в то же время протестующе произнесла избушка.
– Отстань от меня, – сказала девушка, начиная сердиться.
– Ко? – спросила изба на курьих ногах, уточняя.
– Пойми, ты мне очень нравишься, я с удовольствием бы оставила тебя себе, но ты чужой. – Медуза вздохнула – ей очень хотелось, чтобы этот домик, такой милый и, главное, разговорчивый, был ее собственностью. – Ты понял меня, домик?
– Ко. – Изба повернула было назад, но, услышав, как девушка напевает песенку, она снова побежала следом, подпевая:
