Перешагнув пылящую кучу, Ахмет оказался на балконе, опоясывающем по кругу большое квадратное помещение. …Типа вокзал, что ли?… Три пояса, в стене напротив — решетчатые двери обычных лифтов, как в любой девятиэтажке семидесятых годов. В стене слева — две уже знакомые створки со штурвалами. …А, сразу понятно, кто главнее. Значит, пускать вас или нет, решали здесь… Ахмет осторожно вышел на открытое пространство балкона. …Похоже, это самый центр, перекресток. Эти лифты стопудово идут наверх, в заводоуправление. Значит, бронедвери слева — в потерны, ведущие к ЗКП и чекистам. А ход из администрации, скорее всего, вливается по дороге в военкоматовский. Тогда получается, что на втором уровне слева ничего быть не должно… Перегнувшись через перила, Ахмет убедился — так и есть. Первая, полностью раскрутившись, открыться не пожелала. Чуть приоткрыв вторую, Ахмет тут же захлопнул ее и спешно закрутил штурвал обратно — в потерне стоял такой густой смрад, что даже то малое количество газа, которое успело-таки вырваться наружу, заставило Ахмета отбежать на противоположный край балкона. Спустившись на второй уровень, осмотрел еще две двери. По прикидкам, они должны вести в бомбоубежище ЦЗЛ и заводоуправления. …Не открываемся. Ну ладно, упрашивать не буду. Тем более, что ловить за вами, по ходу, нечего. Че-то тянет меня мимо вас, уж простите… На самом нижнем уровне, выложенном самой обычной сортирной плиткой, всего одна дверь, но сильно отличающаяся от остальных — она оборудована лотком для документов, и Ахмет сразу вспомнил Паневина. …Впрямь, вокзал. А это — выход на перрон, стопудово… Дверь заперта, и с первого осмотра стало ясно — надо рвать, больше никак. Постояв в раздумьи, Ахмет принял решение о переносе дислокации, развернулся и рысцой направился на выход.
Присутствие постороннего обжигает обострившуюся в подземельи чувствительность. …Суки, — взбесившись от вмешательства в его планы, Ахмет обошел периметр коттеджа в поиске входного следа. — Ага. Один, что ли? А тебя, друг милый, никто случайно не страхует?.. Никто. В коттедже сейчас шарится одиночка. Дрожа от желания отрезать гостю его дурную башку, Ахмет, тем не менее, спрятал кухаря и вытащил глока. Вроде бы не торопясь, но с неуловимой стремительностью Ахмет встает под самым удобным выходом — этот точно будет спрыгивать здесь, нарушать пышный придверный коврик никто не станет. Шуршание наверху продолжается; Ахмет насмешливо наблюдает за звуковой картиной обыска — визитер, похоже, глуповат: нашел только волыны и коробку с баблом. Или… — вдруг догадывается Ахмет. Точно. По осторожным шагам, замершим аккурат над Ахметом, становится ясно — наверху пацан.
Мальчишка не торопится спрыгнуть, внимательно осматривает местность, и Ахмет начинает его уважать — надо же, уже минут десять пасет. Не дурак; явно не дурак. Наконец, решается — из оконного проема показывается голова, осмотреть ближайшие подступы, но внезапно словно из ниоткуда появляется рука, стремительно берущая мальчишку за шиворот, и выдергивает его из коттеджа, как морковку из грядки. Описав ногами широкую дугу, пацан шлепается о землю и вырубается.
…Ой-ё-ё-о… Хотя че «ой», вроде нормально… Блин, и не связал… Так, тихо-о-онечко, одним левым…
Сквозь мельтешение в ресницах мальчишка различает чернеющую в полумраке дверь. …В подвале где-то… Сука, он не ебать меня собрался?! Хуй тебе, дядя! Так, резко в дверь, а там посмотрим…
— Не коси, вижу. — насмешливый голос откуда-то сзади-слева. Пацан исподволь подбирается, готовясь сквозануть в приоткрытую дверь прямо из положения лежа.
— Сереж, лежи спокойно.
…Блин, какой голос-то знакомый… «Сереж?!»
— И кончай косить, говорю.
Сережик резко садится, ощупывая правую щиколотку — там? Там! Не нашел! Подымает глаза на мужика и замирает с открытым ртом; в голове у него мелькает — попал. И, кажется, куда серьезнее, чем казалось… Ахмет, видя, что зрачки у парнишки затопили всю радужку, нарочито спокойно сообщает:
— Не бойся, я живой человек.
Какое-то время Сережик не реагирует, но потом что-то прорывается, и он, неожиданно для себя, бросается и хватает единственного знакомого с детства человека за жесткую ткань разгрузки. Горло перехватывает, и из груди толчками лезет прерывистое всхлипывание. Рука Ахмета, мягко опустившаяся на затылок, окончательно добивает его, и он, наплевав на все репутации, в голос воет, размазывая сопли по натовскому зимнику.
— Только трекни кому. Слышь, Ахмет? Реально говорю, хоть через сто лет кому скажешь — зарежу, — через несколько часов, пыхтя под тяжестью вязанки наломаных косяков, старательно запугивает Сережик.
— Резал один такой… — мрачно хмурит брови Ахмет, в душе изнывая от хохота. — Щас, еще ходку сделаем, покажу че с ним стало.
В электрощитовой торец стены завален аккуратными пачками разнокалиберного бруса. В принципе, уже давно столько не надо, но Сережику еще жить. …Пусть уж будет, без меня-то он на больничку не сунется… Сережик тащится от топливного изобилия и постоянно шарит по сторонам настороженным взглядом.
— Ахмет, а Этих точно нет поблизости?
— Точно. — уверенно отвечает Ахмет, косясь на оживленную площадку перед реанимацией, мимо которой они с Сережиком подымаются за последней ходкой.
— Слушай, а почему так? Скажи честно.
— Че — «так»?
— Ну вот, мы с тобой тут ходим, и ниче.
— Они как твою заточку увидят, так и сваливают, пока до нехорошего не дошло. — с самым серьезным видом отшучивается Ахмет.
Сережик надувается и замолкает. На шестом Ахмет толкает Сережика плечом к повороту на этаж. …На самом деле, надо показать — чтоб совсем не расслабился…
— Видишь?
— Ой бля… Ахмет, а как же…? Че, он совсем тупой, что сюда пришел?
— Они его пригнали сюда, двое. Подцепили и привели. Уже на этаже он их увидел, и побежал.
— Н-да, не далеко убежал… А ноги-то как будто отрезаны.
— Это я уже. Берцы-то, что на тебе…
— А-а. Ахмет, пошли отсюда, а? Че-то стремно мне тут без ствола.
— Пошли, «без ствола»… Много ты тут навоюешь, стволом-то…
13
Сережик здорово обременил привыкшего к одиночеству Ахмета, но возиться с ним было не то что приятно, но ему казалось, что так можно хоть копейку, но скинуть с согнутых долгом плеч. Не слушая внутренний голос, настойчиво тянущий его поскорее взорвать двустворчатые двери с кормушкой, Ахмет развел на галерее второго яруса костер, выдернул из-под кучи имущества одеяло и поднялся наверх за собакой, оставив Сережика, восхищенно терзающего новую трофейную винтовку.
Возвратившись и накормив пацана, пододвинул кофр и задумался — как обращаться с вражьими припасами, он имел самое отдаленное представление. Все его знания на эту тему ограничивались тупо проспанными двумя часами в конце подготовки. …Да, когда меня вышибли? Как раз начали про это читать… Ладно, по аналогии разберусь, Алла бирса…
[62]
