После обеда Хэлен принесла чай в музыкальную комнату, и Грэм невероятно тепло ее встретила. Она сидела за фортепиано, такая умиротворенная, какой Хэлен не видела ее уже несколько лет. Хэлен с одобрением отметила, как она похорошела. Неестественная бледность и болезненная худоба исчезли. Ее фигура стала сильнее, после того, как Грэм стала проводить больше времени на улице. Теперь каждый вечер они ужинали все вместе, и их разговоры отличались простотой и легкостью. Хэлен понимала причину, по которой Грэм наконец вышла из состояния апатии, но не знала, осознает ли это сама Грэм. Трудно было не заметить, что по мере того, как Грэм обретала гармонию, Анна становилась более подавленной.
– Спасибо, Хэлен, – ласково поблагодарила Грэм, поднимаясь со стула. Она чувствовала себя прекрасно, ее душу заполняла музыка, как это было в юности, а в ее крови бурлило давно забытое чувство волнения. Она объясняла это легкостью, с которой ей работалось, и удовлетворением, которое она от этого получала. Она отказывалась признавать, что целый день ждала возвращения Анны.
– Вы выглядите счастливой, Грэм, – с улыбкой заметила Хэлен.
– Счастливой? – переспросила Грэм, размышляя, так ли это на самом деле. – Да, наверное, вы правы. В любом случае, Хэлен, музыка возвращается, и это большее, на что я могла надеяться.
– Я очень рада за вас.
Хэлен искренне радовалась всем произошедшим за последние месяцы изменениям в Грэм, но не переставала задаваться вопросом, неужели это все, чего Грэм хотела от жизни. Страстная женщина, которую она некогда знала, не могла быть счастлива в одиночестве. Грэм нужна была любовь, чтобы восполнять энергию, которую она отдавала работе. Вверив всю себя Кристине, она совершила роковую ошибку и заплатила за это сполна. Хэлен лишь надеялась, что полученное разочарование не убило в Грэм способность открываться любви, идущей от сердца.
* * *
Анна сбросила рюкзак на небольшой столик у входной двери и, помахав Хэлен, направилась в сторону музыкальной комнаты. Она знала, что в это время дня Грэм наверняка будет там. Она легонько постучала в дверь, прежде чем войти.
Грэм сделала предупредительный жест, не отрывая другой руки от клавиш.
– Минутку. Я почти закончила.
Осторожно приблизившись, Анна принялась наблюдать за игрой Грэм. Невероятная пластичность, с которой изящные пальцы порхали над клавишами, просто завораживала. Руки Грэм в буквальном смысле слова гладили инструмент, а на ее лице отражались эмоции, которые передавала музыка. Анне впервые довелось увидеть лицо Грэм и одновременно услышать ее музыку. Совершенно неожиданно это оказалось невероятно волнительным переживанием.
Когда финальные ноты растворились в воздухе, Грэм словно замерла на месте.
– Это просто прекрасно, – мягко выдохнула Анна.
Грэм повернула голову в ее сторону, нетипичная неуверенность затмила ее черты.
– Вы, правда, так думаете? – тихо спросила она.
Иногда Анна чувствовала себя таким же заложником незрячести Грэм, каким, несомненно, была Грэм. Анну переполняли чувства, которые сложно было выразить словами, и ей хотелось, чтобы Грэм могла заглянуть в ее глаза и увидеть всю глубину, охвативших ее переживаний. Музыка Грэм могла вызвать у нее даже слезы. Сколько раз она, проходя мимо, замирала на полпути от услышанного. А оставшись наедине, и поставив старые записи Грэм, представляла лицо Грэм. Казалось, нет ничего более волнительного, чем наблюдать, как Грэм играет, как проявляется ее необузданная страсть, пока звуки музыки кружат в воздухе. И то, что сама Грэм не может видеть, как ее музыка действует на окружающих, разрывало Анне сердце.
Она нежно прикоснулась к плечам Грэм, и, наклонившись, прошептала:
– Эта мелодия просто завораживает. Вы сыграете ее для меня с самого начала?
Накрыв ладонью руку Анны, Грэм в очередной раз удивилась теплу ее рук. Она задержала свою ладонь на несколько мгновений, прежде чем поднесла руки к клавиатуре.
– Да.
Анна неохотно отступила назад, не желая прерывать столь редкий момент близости. Она прекрасно понимала, что Грэм сделала еще один шаг, впуская ее в свою жизнь. Грэм не любила, чтобы кто-либо слышал пока еще незавершенную работу, по крайней мере, больше чем небольшой фрагмент.
Анна присела на стул, с которого можно было наблюдать за игрой Грэм. Она затаила дыхание, когда мелодия снова разнеслась по комнате. Она бы никогда не поверила, что в мире может существовать нечто настолько прекрасное, но Грэм и ее музыка переполняли ее эмоциями.
Анна закрыла глаза и позволила мелодии унести себя. Когда воцарилась тишина, она не сразу пришла в себя. Она дрожала, и казалось, будто дар речи покинул ее. Открыв, наконец, глаза, она тихо произнесла:
– Я даже не представляла, что существует нечто настолько волнующее. Ваша музыка это великий дар миру, Грэм. Я очень благодарна, что вы поделились ею со мной.
Грэм повернулась к ней лицом, ее глаза были мокрыми от слез.
– Я думала, что потеряла ее навсегда, – прошептала она, ее голос почти срывался.
Ее слезы убивали Анну. Ей хотелось взять Грэм за руку, но вместо этого она заключила ее в своих объятиях и крепко обняла. Она прижалась к ней и прошептала:
– О боже, Грэм, ваша музыка разрывает мне сердце. Вы разрываете мое сердце.
Грэм с трудом сдерживалась, чтобы не ответить на объятия. Тело Анны прижалось к ней, и с каждым вдохом она чувствовала движение ее груди. Их сердца, казалось, бились в унисон. Близость Анны, ее слова, пробудили в Грэм столь сильное желание, что ее тщательно возведенные баррикады едва не пали. Она боялась, что стоит лишь дать волю эмоциям, как она станет их заложником, как когда-то с Кристиной. Она знала, что не перенесет еще одного разочарования. Если та боль вернется, она точно сломается. Чувства, пробуждаемые Анной, казались слишком взрывоопасными. Ради всего разумного, что у нее осталось, она не могла позволить этому случиться.
Анна чувствовала оцепенение Грэм, но лишь обняла ее еще крепче. Она не могла найти иного способа выразить Грэм своего восхищения и показать ей, насколько она бесценна.
– Вы просто неповторимы! В вашей душе столько грации, красоты и нежности. Вы даже сами этого не осознаете, не так ли? Вы особенная. Настолько, что даже невозможно выразить словами.
У Анны не было слов, лишь чувства. Восхищение, уважение, стремление защитить, симпатия и сладкое безудержное желание. Все чувства слились воедино, Анне необходимо было облечь их в форму, иначе она просто взорвалась бы. Она провела руками по спине Грэм и, запустив их в ее волосы, нежно простонала:
– Если бы вы знали… – Ее губы встретили губы Грэм.
У Грэм перехватило дыхание, ее самоконтроль улетучился, разбился на мелкие кусочки. На какое-то мгновение она чувствовала лишь неконтролируемое желание, поразившее ее, и влажное тепло. Со стоном она ступила в объятия огня, обнимая его источник. Она резко притянула Анну к себе, и растворилась в поцелуе, но удушающий ужас вскоре затмил ее страсть. Она почувствовала себя еще более уязвимой, чем в первые секунды незрячести, когда она открыла глаза, и увидела темноту еще более страшную, чем что-либо увиденное прежде. Это именно то, от чего она убегала все эти годы – от той страшной силы, которой обладала над ней любовь.
