Там лежал Дзюба…
Сиплое, короткое, прерывистое дыхание через открытый рот. Голова запрокинута. Мелко сучащие, подрагивающие руки. Молочно отсвечивающее мокрое от пота лицо. На месте таза намотан огромный узел бинтов, какого-то тряпья и плащ-палатки. Уперши под самый лоб, глаза устремились в будущее, которого у него больше не было. Только прошлое…
Вот так. Мотался братишка на УАЗике и на своих двоих из "Душманбе" на погранзаставу и назад, мимо "вовчиков" и "юрчиков"
[43]
, афганских духов и местных наркокурьеров, продажных мусоров и оскотинившихся партейцев, новоявленных баев и прочих тварей. Все видел, всего хапнул – полными горстями дерьма: и под пулями полежал, и по минам поездил, и пацанов потаскал. И вот тут, на пороге собственного дома, догнала… забрала Косая свое, что давно ей причиталось.
Подняв глаза, я рявкнул в сторону тропы:
– Какого хера вы, блядь, сидели?! Ракета – для кого была?!
Кто-то придушено прошептал:
– Дзюба ленту свежую добить хотел, а ПК уже снялся, и выходил…
– Да не вышел, смотрю! – ладно, что орать-то. Толку?
– Антон! – когда тот появился, продолжил: – Передерий! Заканчивай и вперед, никого не ждешь. Место встречи – по плану. Кузнецов! Винтовку и два магазина – сюда! Схватил ПК. Бугай! Твой – АГС. Полностью. Оба помогаете расчету с раненым. Дзюба, Жихарев остаются со мной… Выполнять! Бегом!
Мужики, дернувшись от окрика, за несколько секунд загрузились и ушли. Следом, опустив голову, прошел Дед.
Жихарев поднялся.
– Иди, командир. Догоню…
Он стоял прямо передо мной и был готов, тут даже и сомнений не возникало. В листве над головой чирикали латунные птички. Ожившая батарея лихорадочно укладывала мины на сто метров ближе и левее, чем следовало. Примерно в ту же степь, глушил и пулемет. Решили, что мы будем уходить в Белогоровку, вероятно, их ввел в заблуждение разгоревшийся там бой. Может, просто отсекали от села, а следом за нами, по тропе с горящим взором летит "на добивание" десяток "охочых"
[44]
. Сейчас, как-то все равно, что у них в голове. Самим бы разобраться.
– Юра! Я своего на такое – одного не оставлю… – он поднял руку, но я не дал сказать: – И мне пофиг, что ты по этому поводу думаешь. Или – вместе, или – догоняй народ. Базара – не будет…
Глаз я так и не поднял. Сейчас не время в гляделки играть. Еще пару слов, и кто-то из нас свалится возле Дзюбы. Без командиров – лягут остальные. Но и уступить – нельзя. Лучше сразу – ствол в пасть, и застрелиться к херам собачьим.
Непонятно передернув плечами, он тихо ответил:
– Подержи голову…
Старлей встал на колено и потянулся к ноге. Опустившись, я зажал виски Олежки меж ладонями. Жихарев вытащил нож, аккуратно ввел лезвие плашмя в рот и мощным, быстрым ударом в торец рукояти – как в долото – вогнал его под углом к затылку. Тело на миг вздрогнуло, выгнулось дугой и обмякло.
Я встал и поднял за кронштейн винтовку. Юра, не без усилия вырвав финку, порылся в карманах Дзюбы, нашел какие-то документы, спрятал, и, не глядя на меня, двинулся по тропе.
Вышли к стоянке. Посмотрел… Народ понуро встал навстречу. Одному перевязывали плечо и ногу. Двое стояли со светящимися в темноте бинтами. Еще боец – с белой головой, сидел чуть дальше возле плащ-палатки с пулеметчиком. Зашибись! Один – убит и позорно брошен. Пара на руках, третий – не поймешь, двое – поцарапаны. Треть группы! Повоевали, бля…
Никольский подошел ко мне и, дружески положив руку на плечо, сказал:
– Кириллыч. Брат. Что сделаешь?! Не выполнил приказ – попал…
Я поднял глаза.
– Матери его – расскажешь, хорошо?
Борек отшатнулся.
Слева горела Белогоровка. На окраине, мощно полыхала БМП. Вторая, Трофимовская, тоже огненным фонтаном пылала справа – на половине дороги между нами и станцией. Связи не было ни с кем.
Впереди занимались окраины города.
Так начался штурм Лисичанска.
* * *
Переезжая трассу, меня встряхнул и выдрал из полудремы свистящий прямо в ухо шепот перегнувшегося через борт Передерия.
– Аркадьич, Аркадьич! Смотри! – чуть дальше въезда во двор шахтоуправления, на тропинке под заборчиком тихо пристроилось несколько гусеничных и колесных машин с массивным навесным оборудованием. В темноте особо не разобрать, но, видимо, какая-то специализированная техника. Судя по восторженным интонациям, фанат Денатуратыч свое родное увидел.
– Дед! Залезь, нахрен, в кузов – свалишься сейчас! – он что-то еще успел быстро протараторить, но я уже занялся Педаликом.
– Ты, сученок! Почему не разбудил?
– Так ведь… Не спали вы!
Еще два раза крутанув рулем и поддав газу, он мягко притормозил возле отшатнувшейся от машины группы людей. Ума не приложу, как наш водила так быстро ездит без света в темноте, при этом до сих пор никого не задавив.
– Не спали… Машину за угол – ждешь команды. И не тупи, понял!
Согласно кивнув головой и, наверняка, постанывая про себя: "Ну, вот, снова – ни за что!" Жук, по-кошачьи, вырулил меж двух грузовиков и тут же растаял вместе с ГАЗоном в ночном мраке.
Пока подошел КАМАЗ с Жихарем, в меня энцефалитным клещом снова вцепился Грыгорыч.
– Командир, ты видел?! Ну, скажи – видел?!
Понятно, сам – не отвяжется. Надо было коньяком поделиться да вот только, стремное это дело – с Денатуратычем.
– Дед, что я должен был увидеть – такого? Стоят машины, три штуки. Твои машины, сапёрные. Что – дальше?
– Не сапёрные, а инженерные… ладно. Это универсальные минные заградители. Новые! Самые крутые! Механизированная постановка минных полей… каких хочешь – полей… – он смотрел на меня так, как будто, повтори я это заклинание вслух, вода в соседней луже тут же превратилась бы в мерцающий лунным сиянием вермут.
– И что? – вот уж умеет томить…
Бывший инструктор-подрывник, наклонив голову набок, скроил недовольную рожу и, невольно копируя интонации моей математички из давно закрытой восьмилетки, раздельно произнес:
– У нас нет, никогда не было, и быть не может этой техники… Никогда – понимаешь? Это – россияне!
Понял – теория заговора. "Паранойя безжалостно косила наши ряды"!
– Григорьевич, дорогой! Все полезное, что мне суждено узнать, я узнаю в штабе, а что меня не касается, пусть стоит там, где поставили. И руками не мацать, а то поженят. Лады?! – развернувшись, позвал взводного. – Юра, Передерий сидит у Педали в "шестьдесят шестом". До команды, из кабины не выходит. Проследи, будь добр.
