Камрады просто посказились. Приволокли какой-то страшный, огромный, хуже танка бронированный бульдозер. Взорвали наш фундамент основной баррикады на Краснодонской трассе: служивший до начала штурма памятником героям Великой Отечественной Т-34. Не взирая на мины, сгребли все бетонные блоки наших загородей, а у меня, как назло, ни одного заряда на ПТУРы. Разок оставшийся в одиночестве Боря Яковлевич врезал по бульдозеру с "двадцать девятого", но граната "Вампира" лишь навылет прожгла и так изрядно подряпанную подрывами лопату.
Вообще, с обеспечением последнюю неделю совсем глухо. Из граников – один "двадцать седьмой". Крупнокалиберных осталось патронов двадцать. Боеприпасы на стрелковое – тоже на счет. Надо уходить. Если не сейчас, то ляжем без вариантов…
За последние дни погибло двое снайперов Кузнецова – из новеньких пацанята, практически не знал. Еще двоих "мышат" – с интервалом в ночь – изрядно посекло осколками. Лёха на пару с командиром остался куковать. Гирман тоже в одиночестве. Вчера отправили последнего бойца с дыркой в плечевом суставе. Ну, там норма – сам своими ножками, скособочившись, ушел с последним медицинским караваном. Тяжело контузило Дэнова напарника. Теперь на два Корнета – ноль зарядов, два оператора-наводчика и один шерп. Остальные относительно целы. Оглушены, конечно, не раз и не два, царапины-подряпины у всех, но кого этим сейчас удивишь? Последний рубеж обороны: одиннадцать измученных, отупевших, измочаленных двухнедельными боями практически безоружных призраков на бескрайних просторах серой пустыни с одинокими остовами бетонных ульев.
Добро пожаловать в преисподнюю, камрады, вы ведь – этого хотели…
СОРовцы, расчистив очередной проход, явно опять что-то затевают. Рассыпали веерной цепью снайперов в трехстах метрах и час уже урчат моторами. Выманивают, не иначе. В оптику видно, как разворачиваются бронетранспортеры. О! Танк появился! Словно средневековый рыцарь, весь в квадратных чешуйках навесной брони, вперед, поводя стальным хоботом, опасливо выползает "Чизет". Непропорционально хлипенький, пулемет над люком башни – зорко поглядывал на наши серые терриконы.
Иди, иди сюда, маленький. Мы тебя – баиньки уложим…
– Никольский! Борюсь, хватай "Таволгу" и, ползком, к Саламу. Всё – концентрируемся у столовки и, по сигналу, рывком на Вергунку. Передай Ильясу, что, как планировалось, на отстойники, не пойдем. Там уже фашики дрочатся. Понял?!
– Усёк, командир!
– Вперед! – повернул голову к Антоше… – Ты какого хера здесь забыл?! Схватил винтовку и – следом… только магазинов пару оставь… Быстро! – поискал глазами Жихаря… – Поддержишь спринтеров?
– Та, не, командир. Илюха сам разберется. Там ещё твои любимые телевизионщики… Не – мне туда нельзя. Да, Лёх?
Гридницкий, выпасая в мой бинокль камрадов, ничего не ответив, лишь неопределенно передернул плечами.
Ну, что ж – пора…
– Давай, Юр! Выходи на связь. Начинаем…
Начали. Но не мы…
Как прочувствовав или, скорее, заметив чье-то неосторожное движение, "Чизета" рубанула прямо в полуподвальный угол бывшего торгового центра. Следом, туда же ударило пяток скорострельных пушек легкой брони. Через полминуты танк, контрольным заходом, упорол еще разок. Блядь! Прямо по позициям группы. Мне с краю восьмого этажа башни отчетливо было видно, как поплыли бетонные плиты перекрытия подвала.
– Салимуллин ранен! Никольский… Чёрт возьми, ничего не слышу! – взводный-один, пылая мрачным пламенем обращенных в самого себя глаз, напряженно вслушивается в треск "148-й". Уже не до конспирации, судя по всему – пошла игра открытым текстом. – Да, Боря ранен. Малюта… Еби вас в рот! – возвышается до крика старший лейтенант… – Что еще?! Понял… – он разворачивается ко мне. – Ильяс, Борёк, Малюта. Есть контуженые. Заложников тоже накрыло, но там никто не смотрел… он выжидательно смотрел на меня.
Что мне ему приказать – умри, но вытащи? Есть другие варианты?
– Жихарь! Забирай Лёху, станцию и вперед. Всех вывести. Если невозможно – бросай грузин. Наших, кого можно спасти – надо вытаскивать. Надо, Юр… Вперед!
– Может Гридню, всё ж тебе оставить?
– Он – не собака, брат. Выводи пацанов…
– Удачи, Кириллыч!
– И тебе, брат!
Поднял оставленный мне "Кончар": два магазина – десять патронов. Негусто… Балансируя и перепрыгивая по блокам разрушенных лестничных пролетов, спустился на три этажа ниже. Прополз вдоль и очень аккуратно высунул нос в проем коридора. Следом, по кусочкам, за угол несущей стены выдвинул винтовку. Через восемь метров от меня в противоположной стене зияет проем, через который, еще через одну комнату, открывалось угловатая дыра, пробитой снарядом внешней стеновой плиты. Будем надеяться, что рваная из бетона арматура, торчащая сейчас во все стороны растопыренными паучьими пальцами кукольной ведьмы, не зацепит пулю. Ну, не может же быть такая тотальная непруха!
Что происходит у наших – мне не видно. Связи тоже нет. Зато камрады совсем в жопе не ковыряются – вплотную подошли к остову центра. Впереди бульдозер. За его подряпанным ковшом гиппопотамом за березкой пытается спрятаться танк. С краев идут четыре бэтэра. Две БМП замыкают цепи по краям. Позади всех, по уму – как Чапай учил – командирская штабная машина. Но это еще не самое страшное. Между и позади брони сгрудилось до роты мазепанцев. В мощный прицел видны жухло-желтые "вилы", вышитые на их шевронах. Камуфлированные рукава закатаны. НАТОвские каски низко натянуты на сурово насупленные шнопаки. Ну, прям эсэсовцы, ёб их мать да и только! Давайте, падлы, отрабатывайте свои сребреники. Сейчас, как дойдет до дела – парочку порву: никакой доктор, даже трижды "европэйський" – не заштопает…
Внизу раздались заполошные крики. Повел длинным стволом. Из невидимого мне провала показалась рука с голубым миротворческим флагом и белыми буквами. Следом, с окровавленной головой, показался здоровячёк телевизионщик. В сильную оптику видно, что у него, словно актера театра кабуки – на совершенно белом лице, горят губы с красными потеками. Сверху кармином сияют щедро окровавленные волосы. Грузин в полубессознательном состоянии: телепается всем корпусом, паралично размахивает окостенелой рукой с флагом, спотыкаясь и ударяя себя по ногам тащит какой-то аппарат с тянущимся за ним на проводе микрофоном. На скособоченном голубом бронежилете, спереди и сзади, спасительные надписи PRESS. Следом из подвала выныривает второй. Тоже – рослая детина. Не понял – там же мелкие все…
Блядь!!! Жихарь, сучара, что ты творишь?!
Напялив на лоб голубую каску и журналистский броник, подталкивая телевизионщика в спину камерой, следом сутулится мой взводный. В правой руке по земле тащится огромный баул съемочной группы с неизменной белой надписью PRESS по яркому, темно-голубому фону. Что за хрень?!
Из-за машин выскакивают несколько радостных харь. Ну, понятно, счастье-то какое привалило: героически, с боем, спасли, нет, даже не так – вырвали из окровавленных лап донбассярского зверья – съемочную группу дружественной республики. Медаль Конгресса отхватит кто-то из командоров, не иначе…
