— Я скажу-с.
Горничная была серьезна. Вообще, она была воплощенный такт.
Софья Павловна, осторожно следя за нею глазами и невольно любуясь ею, решала в уме сложную задачу: сколько жалованья в месяц зарабатывает у Петровских эта хитрая и нахальная девка, или кто кого больше держит в руках: она ли госпожу или госпожа ее?
Спустя минуту Агния вернулась и доложила, неопределенно улыбаясь:
— Барышня в приемной плачут.
Обе дамы невольно обменялись улыбками. Варвара Михайловна сказала:
— Так вы, Агния, убеждены, что она — барышня?
Агния продолжала лукаво смеяться.
— Я этого не могу знать.
Варвара Михайловна нахмурилась.
— Смотрите, пожалуйста, она плачет. Может быть, мы должны идти ее успокаивать? Пожалуйста, Агния, пойдите и скажите ей, что прием у Василия Николаевича начинается с двух часов, а сейчас еще только час. Она может записаться и пойти подождать куда-нибудь в другое место.
Увидев возражение в глазах Софьи Павловны, она продолжала:
— Нет, нет, вы сегодня что-то слишком сердобольны. На войне, как на войне. С подобными тварями я никогда не церемонюсь. Вы думаете, у них есть какая-нибудь жалость к таким, как я и вы? Мы, законные жены, наконец, должны перестать миндальничать. Агния, скажите этой особе, что вам надо прибирать гостиную к приходу пациентов.
В это время издалека донесся звонок.
— Неужели уже Васючок? Агния, пойдите, отворите и помните, что я вам приказала относительно Василия Николаевича и этой особы. Проведите его ко мне прямо сюда. Пойдемте, мой друг.
Все три они вышли в столовую. Горничная побежала отворять дверь. Через минуту входил Петровский.
Он был в пальто, в руке держал котелок и был взволнован.
— Варюша, что случилось? — спросил он громким голосом, положил котелок на стол и стал протирать пенсне, чтобы лучше разглядеть лицо жены. В обращении с женой, как и со своими пациентами, он клал в основание строгое и неторопливое наблюдение.
— Прежде всего, не кричи таким образом, — сказала Варвара Михайловна, притворяя за ним дверь и раздражаясь его медлительностью и громким голосом. — Агния, возьмите у барина пальто.
Петровский, изучая, перевел глаза на Софью Павловну, но та сохраняла сухо-корректный вид. Он так же медленно, как делал все остальное, улыбнулся и надел пенсне. Вообще, он был такого мнения, что у женщин не может быть никаких настоящих тревог. Конечно, из деликатности приходится выслушивать.
— Ну-с, — сказал он, отдав пальто горничной.
— Вы меня извините. Я должна поговорить с Васючком наедине.
Конечно, Софья Павловна охотно извиняла.
Супруги ушли. Петровский хотел поцеловать жену и обнял ее за талию. Она враждебно высвободилась.
— Подожди.
Ее крупные темно-желтые глаза со страхом и тоской устремились внимательно в его лицо. Как ему было знакомо это беспокойное выражение! Она не жила, а мучилась. Вся ее жизнь была полна страхов и сомнений.
— Ты сегодня что-то рано, — сказала она, и страх и тоска сменились в лице ее подозрением.
— Девочка на Большой Полянке умерла, — объяснил он. — Меня об этом предупредили еще в больнице.
Он догадывался, что жена, наверное, уже звонила туда в швейцарскую по телефону и справлялась о нем, приезжал ли он. Ну, теперь, она, надо полагать, успокоится.
— А куда же ты поехал прямо из больницы?
Он подробно, с полной обстоятельностью, рассказал ей свой маршрут от больницы до дому. Но и это сегодня, по-видимому, ее недостаточно удовлетворило. Глаза продолжали подозрительно ощупывать его лицо.
— Да что такое случилось? — спросил он, раздражаясь.
Варвара Михайловна тихо и укоризненно засмеялась.
— Теперь ты можешь пойти в приемную. Там тебя дожидается одна прекрасная дама. И даже плачет.
Варвара Михайловна любила ловить мужа врасплох. А вдруг у него, в самом деле, есть какая-нибудь «дама на стороне»? Нарочно делая вид, что не смотрит на мужа, она мельком подглядывала за выражением его лица.
— Прекрасная дама? — сказал он, растягивая слова. — Плачет?
Лицо его выразило такое искреннее недоумение, что Варвара Михайловна бросилась к нему на шею и звонко поцеловала в обе щеки.
— Глупенький ты мой!
Вдруг в глазах ее мелькнули слезы. Она спрятала голову в жилетку мужа и крепко обвила его руками.
— А отчего сегодня ночью ты был со мной такой неласковый? Ты, наверное, с кем-нибудь живешь?..
Он раскатисто хохотал.
— Ну, теперь иди, — сказала она, успокоившись. — Я думала, что у тебя с нею назначено свидание.
— Послушай, Варюша, ты больна…
Ее ревнивость иногда переходила всякую норму. В таких случаях он выходил из себя и умолял ее сдерживаться. У него в сутки нет пяти минут свободного времени. С этой практикой он даже запустил чтение медицинской литературы и почти перестал бывать на заседаниях. Охота ей только портить себе кровь. Удивительные создания эти дамы!
— Знаю, знаю, — сказала она. — Можешь не говорить. Я больна, а у тебя нет ни минуты свободного времени, чтобы флиртовать. Сколько одних у вас в больнице фельдшериц и сиделок!
Она опять уже начинала терять равновесие.
— Я пойду, — испуганно сказал он и пошел из комнаты.
— Василий! — позвала она его. — Ты должен эту женщину вышвырнуть вон.
А, еще только начало! А он думал, что уже конец.
— Боже мой, да что еще? — спросил он устало.
Его удивил странный, смешно загробный голос, которым она позвала его. Голова ее была величественно вздернута, но в лице ничего нельзя было прочитать, кроме сухости и непонятной злобы не то к нему, не то еще к кому-то.
Варвара Михайловна продолжала:
— Там тебя дожидается личность, которая выдавала себя за госпожу Дюмулен. Ты, наверное, знал, что Дюмулены не венчаны, и все-таки принимал их обоих. По твоей чисто мужской неряшливости ты скомпрометировал мой дом. Сейчас эта дама или, лучше сказать, девица приплелась сюда для того, чтобы выплакать на твоей груди свое горе. А, быть может, она надеется поступить к тебе в содержанки.
— Варюша! — говорил он, стоя с страдальческим видом у порога.
— Нет, мой дорогой, я не верю ничему. Я прекрасно умею различать настоящих пациенток от подобных шатущих барынек или девчонок. Слушай же! Я даю тебе для разговора с нею ровно пять минут. Вот я замечаю по часам. И как только пять минут исполнится, я войду в твой кабинет и сделаю этой особе скандал. Ты слышал, Васючок? Я на этот раз не шучу, — прибавила она, смягчившись.
