— Чего ж с ней делать? — сказал он сипло и повел плечами.
— Нет, нет, Агния, этого нельзя. Это же все равно, что убить. Это хуже.
Она говорила, брезгливо закрывая муфтою рот.
— А она зачем? — сказал парень и посмотрел обиженно. Толстые губы его тряслись, и в глазах были слезы. — Всякий знай свою. Я свою, он свою. Каждый чтоб свою.
Это была для него философия. Запнувшись, он остановился.
— Вот видите, милая барыня, какой вояка!
Она противно улыбалась.
— Грехи!
И вдруг охватил страх. Сделалось страшно того, что она стоит здесь, на бульваре, и того, что тут находится этот парень. Сделалось страшно от встречи с Агнией с самого первого момента и до последних слов. Сделалось страшно за то, что тогда, в бессонную ночь, в первый раз подумала о ней.
— Мне нехорошо, — сказала она. — Я лучше пойду. Проводите меня только до дому.
Крупная дрожь скачками охватывала руки, плечи, грудь и живот, как перед началом припадка.
— Барыня, что с вами?
— Нет, лучше умереть, Агния.
Она пошла и вдруг остановилась.
— Я не знаю… Мне некуда пойти…
Вот там, за этим поворотом, ее дом, но туда она не хочет. Это был когда-то ее дом. Теперь он опустел. И зачем она туда пойдет? Чтобы глупо дожидаться, когда приедет из Петрограда Васючок?
— Я пойду куда-нибудь так, Агния.
Она беспомощно оглядывалась. Вверху аллеи бульвара уже зажгли маленькие электрические фонарики.
— Куда же вы, милая барыня, пойдете? Вы бы лучше сели.
Она отрицательно покачала головой.
— Туда, где скорее…
— Что, милая барыня, скорее?
Варвара Михайловна, усиливаясь, смотрела на нее. Она знала, что где-то что-то есть такое… быстрое… головокружительное, избавляющее…
— Скорее! — повторила она слабо, с трудом сосредоточивая мысль: — Ну, где ходят эти… поезда… скорее…
— Вы хотите ехать в Петроград?
Медленно и серьезно она наклонила голову.
— Да, в Петроград… или все равно… куда-нибудь… на станцию… на вокзал… Только вы меня проводите, Агния. Я вас поблагодарю.
— Барыня, я вас не пущу. Пойдемте домой.
— Домой?
Она, удивляясь, смотрела на Агнию.
— Разве у меня еще есть дом?
И это было сейчас так ясно, что у нее больше нет никакого дома. Есть квартира, стены, мебель, мучительная скука и ужас…
— А деток, милая барыня, забыли?
— У меня нет детей.
— А Волик, Муся?
— Нет, никого нет. Я одна… во всем мире, Агния. У меня нет никого: ни детей, ни мужа. Это все было когда-то.
Она сладостно-печально покачала головой, перевела дыхание и вытерла слезы. И ее самое удивляла, что, действительно, сейчас нисколько не жаль даже детей. Дети вспоминались как отдаленный светлый сон. Они были, и теперь их не было.
— Как хорошо было тогда, Агния. Вы помните? И отчего все это окончилось, Агния? Вы не знаете?
Озираясь по сторонам, она спрашивала об этом всех проходящих. На нее смотрели со страхом и любопытством.
— Пойдемте, пойдемте, барыня.
Агния тащила ее, но она упиралась.
— Оставьте же меня.
Закинув голову, она старалась удержать нахлынувшие рыдания. Шляпа упала с головы. О, вот так гораздо лучше. Она быстро пошла вдоль бульвара на площадь. Агния бежала за ней. Приземистый парень в драповом пальто шел по другую сторону и нерешительно держал в руках ее запачканную в снегу шляпу.
VI
Они входят в темный переулок. Здесь сдавленней, и оттого можно остановиться и думать.
— Милая барыня, куда вы идете?
— Это все вы, Агния? Спасибо!
Хватается за голову.
— У меня нет шляпы.
— Вот ваша шляпа. В целости, — говорит парень: — Не беспокойтесь об вашей шляпе.
— Ты бы пообчистил ее. Нету той догадки. Милая барыня, дозвольте, я вам надену шляпу. А ты бы сбегал за извозчиком.
Он убегает.
— Вы говорите, Агния, у него есть невеста? Вот возьмите, передайте ему…
Торопливо, стараясь не думать, передает ей маленький кошелек. Вот так.
Почему она не может дать ему денег?
— Мне теперь ничего не надо. Возьмите же, возьмите скорей.
Ей страшно, что Агния берет молча и не благодарит.
Отчего она не благодарит? Улица отчетливо уходит в темноту.
— Я не помню, что-то хотела сказать вам, Агния. Я ничего не понимаю, что со мною творится. Вы знаете, Агния, я, кажется, схожу с ума. Я не отвечаю за свои действия. Нет, нет, я вспомнила… Я не хочу. Слышите, Агния, я не хочу.
Да, да, она этого не хочет.
Улица вытягивается еще больше. В мучительном страхе она схватывает Агнию за руку.
— Я не велю вам… Это отвратительно. Все равно, я чувствую, что теперь скоро умру. Нет, нет, Агния, вы так скверно смотрите на меня.
Та вдруг нагибается и целует ей руку.
— Нет, нет, что вы делаете? Я этого не хочу.
И вдруг ей кажется, что она, действительно, сейчас сойдет с ума от нестерпимого ужаса, смотрящего на нее из темноты, из этих враждебных, равнодушных чужих домов.
— Я вас прошу, Агния, вы успокойте меня. Вы ничего не будете делать?
— Ничего, ничего, милая барыня! Вы успокойтесь. Я все слышу.
— Мне теперь вредно волноваться, Агния.
Она усиливается возвратить себе улыбку. Вот так! Она сама себя пугает. Ничего подобного не может быть. Какой вздор! Ведь она же сказала ясно, что этого не хочет.
Агния усаживает ее в поданные извозчичьи санки и садится с нею сама. Молодой человек, суетясь, напрасно старается застегнуть полость. Лошадь, храпя, берет с места.
— Вы хотите, чтобы я ехала непременно домой? Ну, хорошо. Пусть будет так.
…Извозчик останавливается у подъезда.
— Да, это самое крыльцо. Сколько раз я на него всходила, Агния! И все напрасно. Поднимите же меня. Постойте, я не понимаю, что со мною сейчас случилось?
— Ничего, барыня, с вами не случилось.
— Я дала вам деньги. Правда? Зачем? Вы мне повторите: зачем?
— Мы вам очень благодарны, барыня.
— Это не означает, Агния… Вы же меня понимаете? Это гадко. Это — преступление. Я этого не хочу. Вы слышите, наконец? Мне все будет думаться. Помните же, что я сказала вам: я не хочу.
